Домбайский вальс

Копылов Юрий Алексеевич

– Вы такой, - с улыбкой сказал Брюханов. И брови его выразительно подвигались вверх-вниз.
– А я уж, видимо, старею.

– Я такой, - охотно согласился Неделя и кивнул головой, как будто склюнул зерно истины.
– А вам, уважаемый Всеволод Филиппович, должно быть стыдно. Я в ваши годы сделал "тройку" на Тянь-Шане.

– Вы такой, - повторил Брюханов вяло, невольно показывая утомление. И скрипнул кроватью.

– Иду я сейчас по поляне, - продолжил Неделя, не замечая утомления собеседника, - и наблюдаю удивительную картину. Курам на смех. Стоит на мосту святая троица: ишак, собака

и ворона. И не пускает нарочито пройти трём пилигримам. Один из них, вы не поверите, директор нашей турбазы Левич. Два других мне неизвестны. Один высокий, грузный, начальственного вида. Другой худощавый, молодой, легко одет. Стоит, ногами перебирает - замёрз. И что же вы думаете? Пока Натан Борисович ни дал им хлеба, эти бандиты, я имею в виду, естественно, "святую троицу". Не сдвинулись с места. Вот вам и момент истины. Я получил незабываемое наслаждение от этого впечатления. Забыть не смогу. Да-с.

Пилигримы торопливо преодолели мост. И зашагали в сторону административного корпуса. Я едва успел проскочить вслед за ними. И сразу же свернул направо. Чтобы обойти административный корпус. С другой стороны. Дабы избежать встречи с Левичем. А то начнёт канючить: Александр Христофорович, Александр Христофорович. А я, знаете ли, этого не люблю.

– Да-а, - протянул Брюханов неопределённо, не зная, что сказать. Помолчав немного, он спохватился, вспомнив, что забыл сказать Неделе новость, которую собирался сказать.
– Вы слышали, уважаемый Александр Христофорович невообразимый шок?
– Он обнял голову руками и вытаращил глаза.
– Вчера ночью бездельники из альпинистского лагеря "Красная Звезда" повесили в роще платанов, между нашей турбазой и лагерем "Домбай", легковой автомобиль. Уму непостижимо.

– Нет, не слышал. В самом деле? Потрясающе! Кто вам это сказал?

– Парень сосед, из палаты 6, Иван Краснобрыжий.

– А-а! Этот симпатичный Homo sapiens? Я часто слышу, как он бренчит на гитаре за стеной. Ему можно верить. Настоящий русский характер. Весёлый, неглупый, прямой, без царя в голове. Зачем же они её повесили?

– Не знаю. По-моему, это варварство.

– Так уж прямо сразу и варварство. Это ещё надо разобраться, что к чему. Я думаю, была причина.

– Да какая там причина, Александр Христофорович! Полноте, побойтесь бога, озорство и всё. Возможно, даже хулиганство.

– Хулиганство вряд ли. Но озорство это тоже причина. И может быть веской. И весёлой. А я, признаться, люблю озорство. Только умоляю, никому об этом ни слова. Озорство - это зародыш искусства. Если, конечно, оно не несёт в себе глупой обиды.

– Ну, вы уж скажете, уважаемый Александр Христофорович! Афористично, конечно, но, по-моему, всё же чересчур. Что же, по-вашему, Бах сочинял свои фуги из озорства?

– А вы что, знаете, каким был Иоганн Себастьян в юности?

– Не знаю. Но почему-то уверен, что вряд ли шалопаем и озорником.

– Как знать, как знать. Может быть, как раз напротив.

– А не сыграть ли нам лучше в шахматы, уважаемый Александр Христофорович, чем переливать из пустого в порожнее?
– предложил Брюханов.

Он стал подниматься на кровати буквой "глагол" и разводить рывками руки, локтями назад, как во время производственной гимнастики. И делать пыхтящие выдохи: пфу-пфу! пфу-пфу! пфу-пфу!

– Пока ещё ваши кибернетические устройства окончательно не лишили человечество этого невинного удовольствия.

–

Не теперь, - отозвался Неделя.
– Благодарю вас, уважаемый Всеволод Филиппович, за лестное предложение. Теперь, я сам, признаться, не прочь полежать.
– Он с деланным кряхтением улёгся на свою кровать, положив скрещённые ноги на никелированную спинку.
– Принципы хороши их небольшими нарушениями. И вечный бой. Покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль. Как писал Александр Блок.

– Ага!
– торжествующе воскликнул Брюханов. И брови его стремительно взметнулись вверх.
– И вы тоже можете дать слабину.
– Он поспешил снова лечь, обрадованный тем, что Неделя отказался играть в шахматы, он тому почти всегда проигрывал.
– И ты, Брут, как сказал однажды Кай Юлий Цезарь во время мартовских ид.

– Да. И я тоже, - сознался Неделя и вздохнул, меняя скрещение ног.
– Погода действительно какая-то, не то чтобы плохая, но нудная. Нудно-морозная, если можно так выразиться. На лыжной трассе я видел, мимо проходя, всего с десяток человек. В основном юноши. И парочка-троечка девиц. И кажется, среди них наша милая докторица. Которая, на мой взгляд, мало что смыслит в эскулапии. Кстати, невежественность отличительная черта современной молодёжи.

– Она вроде рентгенолог, - туманно заметил Брюханов.

– Вполне возможно. И даже характерно. Тем хуже для рентгенологии. И для тех лыжников, которым не повезёт с костями или суставами. Во время неосторожного спуска с горы.

– А личико у неё довольно смазливое, - мечтательно оживился Брюханов, заводя руки за голову.
– Заметили, как этот толстяк-режиссёр, похожий на Пьера Безухова, вокруг неё эдаким ладаном вьётся?

– По-моему, не он вокруг неё, а она вокруг него вьётся.

– Говорят, она хорошо поёт.

– Рентгенологи не могут хорошо петь.

– Это ещё почему?
– удивился Брюханов, приподымаясь, чтобы взглянуть с интересом на соседа по койке и взметнуть брови.

– Потому что, если рентгенолог хорошо поёт, это не рентгенолог, а певица. Кстати, эта ваша докторша совершенно не в моём вкусе.
– Неделя поморщился носом.
– Слишком полна и широка в бёдрах. К тому же чересчур сексапильна. Мне нравятся более одухотворённые. Что-то близко к "Неизвестной" Крамского. Знаете, что меня поразило в Польше, в Кракове, где мне довелось участвовать в симпозиуме математиков? Это женщины. Польки. Они как-то умеют за собой следить. Совершенно нет толстых. И все с узким тазом. И ноги тонкие, как у породистых лошадей. У женщин ноги должны быть тонкими. В противном случае это не женщина, а мужчина. У нас на турбазе есть одна девушка. Такая высокая, стройная блондинка. Тонкая, с хорошей фигурой. С глазами, как у газели. Знаете, наверное. Вы не могли не положить на неё глаз. Кажется, её зовут Дарья, Даша. Вот она как раз несколько напоминает западных женщин.

Неделя вновь сделал перемену ног на спинке кровати.

– Да. Эффектная девица, - согласился Брюханов.
– Попка хороша, а грудь, по-моему, маловата.

– Ещё бы немножко ума, - добавил Неделя.
– Впрочем, уважаемый Всеволод Филиппович, умная женщина это парадокс. Помните Конфуция?

– Это про курицу, что ли?

– Да-да!
– прохмыкал Неделя.
– Про курицу и про двух. Однако я охотно принимаю этот парадокс. Ум лишил бы женщину её очарования. А женщина без очарования - баба Яга.