Домби и сын
Шрифт:
— Да, оставьте въ поко! Оставимъ все въ поко, и благодарность матери, и любовь, и самую меня въ этой комнат! Привяжемся къ другимъ, которые не имютъ никакого права на нашу привязанносты Правосудный Боже! Эдиь! знаешь ли ты, въ какомъ дом ты хозяйка?
— Разумется.
— Знаешь ли ты, за кмъ ты замужемъ? Знаешь ли ты, что y тебя теперь есть и домъ, и положеніе въ свт, и экипажъ?
— Знаю, все знаю, маменька.
— Не хуже, какъ было бы за этимъ, — какъ бишь его? Грейнджеромъ, если бы онъ не умеръ. И кому ты всмъ этимъ обязана?
— Вамъ, маменька, вамъ.
— Такъ обними же и поцлуй меня; докажи мн, что ты
И при всемъ томъ, когда Эдиь наклонялась и прикасалась къ ней холодной щекой, мать въ испуг отклонялась прочь, начинала дрожать и кричать, что ей дурно. Въ другое время случалось, что она униженно просила Эдиь приссть къ ея постели и смотрла на задумчивую дочь съ лицомъ, безобразіе и дикость котораго не смягчали даже розовыя занавси.
Дни проходили за днями; розовыя занавси алли на смертной оболочк Клеопатры и ея наряд, поношенномъ больше прежнаго, въ вознагражденіе опустошительныхъ слдовъ болзни, на румянахъ, на зубахъ, локонахъ, брилліантахъ, короткихъ рукавахъ и на всемъ костюм куклы, безъ чувствъ упавшей нкогда передъ зеркаломъ. Эти занавси были свидтелями ея невнятныхъ рчей, похожихъ на дтскій пискъ, и внезапной забывчивости, являвшейся какъ-то по собственной прихоти, какъ будто въ насмшку надъ ея фантастическою особою.
Но никогда не были он свидтелями иного тона въ разговор ея съ дочерью. Никогда не видли он улыбки на прекрасномъ лиц Эдии или нжнаго выраженія дочерней любви въ сумрачныхъ чертахъ ея.
Глава ХХХVIII
Миссъ Токсъ возобновляетъ старое знакомство
Миссъ Токсъ, покинутая другомъ своимъ Луизою Чиккъ и лишенная благосклонности м-ра Домби, — ибо ни за зеркаломъ камина, ни на фортепіано не красовалось пары свадебныхъ билетовъ, соединенныхъ серебряною нитью, — миссъ Токсъ пала духомъ и была очень грустна. Нсколько времени не раздавались на Княгининомъ Лугу звуки извстнаго вальса, растенія были забыты, и пыль покрыла миніатюрный портретъ предка миссъ Токсъ въ напудренномъ парик.
Но миссъ Токсъ была не въ тхъ лтахъ и не такого характера, чтобы долго предаваться безпо лезной грусти. У фортепіано успли разстроиться только дв клавиши, когда опять загремлъ извстный вальсъ; только одна втка гераніума засохла отъ недостатка пищи, когда миссъ Токсъ опять принялась хлопотать около своихъ растеній; и облако пыли покрывало напудреннаго предка только въ продолженіе шести недль, посл чего миссъ Токсъ дунула на его благообразное лицо и вытерла его замшею.
Миссъ Токсъ, однако же, осиротла. Привязанность ея, какъ смшно она ни высказывалась, была неподдльна и сильна, и незаслуженное оскорбленіе со стороны Луизы — какъ выражалась она сама — глубоко ее огорчило. Впрочемь, сердце миссъ Токсъ было совершенно чуждо всякой злобы. Она провела жизнь безъ личныхъ мнній, зато и не знала до сихъ поръ злыхъ страстей. Теперь только, когда ей случилось однажды на улиц завидть вдали Луизу Чиккъ, кроткая натура ея возмутилась до такой степени, что она рада была найти убжище въ кухмистерской, гд и выплакала чувства свои въ мрачной столовой, пропитанной запахомъ говядины.
На м-ра Домби миссъ Токсъ не считала себя вправ жаловаться. Она имла такое высокое понятіе
Но разлученная съ неумолимой Луизой и ревнуя къ майору (на котораго смотрла теперь какъ-то недоврчиво), миссъ Токсъ нашла, что очень досадно не знать ничего о томъ, что происходитъ въ дом м-ра Домби. Она привыкла считать Домби и Сына центромъ, около котораго вращается весь міръ, и потому ршилась возобновить одно старинное знакомство, лишь бы только не оставаться въ невденіи о длахъ, такъ сильно ее интересовавшихъ. М-съ Ричардсъ, какъ ей было извстно, поддерживала, со времени достопамятнаго свиданія съ м-ромъ Домби, сношенія съ живущими въ его дом слугами. Миссъ Токсъ имла, можетъ быть, еще и другую, боле нжную побудительную причину постить семейство Тудля: ей хотлось, можетъ быть, просто поговорить о м-р Домби съ кмъ бы то ни было.
Итакъ, однажды вечеромь миссъ Токсъ направила стопы свои къ Тудлямъ. М-ръ Тудль, черный и закопченый, кушалъ въ это время чай въ ндрахъ своего семейства. Существованіе м-ра Тудля имло вообще только три фазы: онъ или изволилъ кушать въ упомянутыхъ ндрахъ, или летлъ надъ землею по 25 и 50 миль въ часъ, или спалъ. Онъ безпрестанно переходилъ изъ вихря въ покой, но въ обоихъ случаяхъ сохранялъ мирное равновсіе въ душ. Онъ предоставилъ сердиться, шумть, пыхтть и портиться машинамъ, съ которыми былъ связанъ неразрывными узами, a самъ велъ жизнь совершенно безмятежную.
На колняхъ м-ра Тудля сидли два маленькихъ Тудля; другіе два приготовляли ему чай, и многіе другіе возились около него; м-ръ Тудль никогда не былъ безъ дтей и всегда готовъ былъ пополнить ихъ коллекцію.
— Полли, — сказалъ онъ, — видла ты Роба?
— Нтъ, — отвчала Полли, — онъ, врно, зайдетъ сегодня.
— A что, теперь онъ уже не прячется, или прячется, Полли?
— Нтъ.
— Хорошо, что нтъ, Полли; не хорошо прягаться, а?
— Конечно; что за вопросъ.
— Видите ли, дти, — сказалъ Тудль, оглядывая свое семейство, — если идешь прямою дорогою, не надо прятаться.
Тудлёнки запищали и зашумли въ знакъ готовности воспользоваться нравоученіемъ.
— Да зачмъ же примнять все это къ Робу? — спросила жена.
— Полли, — отвчалъ Тулль, — что же тутъ такого сказалъ я о Роб? Я только такъ, — къ слову пришлось, — странно, право, какъ подумаешь, какъ это въ голов y человка одно къ другому вяжется
И м-ръ Тудль запилъ это глубокомысленное замчаніе чаемъ и закусилъ порядочнымъ ломтемъ хлба съ масломъ, приказавши, между прочимъ, дочерямъ приготовить побольше кипятку, потому что y него сильно пересохло въ горл.