Домби и сын
Шрифт:
— Въ которомъ часу приходитъ паровозъ? — спросилъ м-ръ Каркеръ слугу, который на разсвт пришелъ въ его комнату со свчею въ рукахъ.
— Въ четверть пятаго, сэръ. Ровно въ четыре приходитъ, сударь, экстренная машина, но она здсь не останавливается никогда. Летитъ напроломъ, сэръ.
Каркеръ приставилъ руку къ своей пылающей голов и взглянулъ на свои часы. Было около половины четвертаго.
— Кажись, сэръ, никто съ вами не подетъ, — замтилъ слуга. — Есть тутъ два джентльмена, но они дожидаются лондонскаго позда.
— Вы, помнится, говорили, что y васъ никого не
— Это вчера, сэръ. Два джентльмена прибыли ночью съ малымъ поздомъ, который останавливается здсь. Угодно теплой воды, сэръ?
— Нтъ. Унесите назадъ свчу. Свтло и безъ огня.
Едва ушелъ лакей, онъ вскочилъ съ постели и подошелъ къ окну. Холодный утренній свтъ заступалъ мсто ночи, и небо покрывалось уже багровымъ заревомъ передъ солнечнымъ восходомъ. Онъ умылъ холодною водой свою голову и лицо, одлся на скорую руку, спустился внизъ, расплатился и вышелъ изъ трактира…
Утренній воздухъ повялъ на него прохладой, которая, какъ и вода, не имла для него освжительнаго свойства. Онъ вздохнулъ. Бросивъ взглядъ на мсто, гд онъ гулялъ прошлую ночь, и на сигнальные фонари, безполезно теперь бросавшіе слабый отблескъ, онъ поворотилъ туда, гд восходило солнце, величественное въ своей утренней слав.
Картина прекрасная, великолпная, божественно-торжественная! Когда м-ръ Каркеръ смотрлъ своими усталыми глазами, гд и какъ въ безпредльномъ океан всплывало спокойное свтило, которое отъ начала міра съ одинаковымъ привтомъ бросаетъ свои лучи на добродтель и порокъ, красоту и безобразіе, — кто скажетъ, что въ его, даже въ его гршной душ не родилась мысль о другой надзвздной жизни, гд всемогущая рука положитъ несокрушимыя преграды распространенію зла? Если онъ вспоминалъ когда-нибудь о сестр и брат съ чувствомъ нжности или угрызенія, кто скажеть, что это не было въ такую торжественную минуту?
Но теперь онъ не имлъ нужды въ братьяхъ и сестрахъ. Рука смерти висла надъ нимъ. Она вычеркнула его изъ списка живыхъ созданій, и онь стоитъ на краю могилы.
Онъ заплатилъ деньги за поздку въ то село, о которомъ думалъ, и до прізда машины гулялъ покамстъ одинъ около рельсовъ, углубляясь по долин и переходя чрезъ темный мостъ, какъ вдрутъ при поворот назадъ, недалеко отъ гостиницы онъ увидлъ того самаго человка, отъ котораго бжалъ. М-ръ Домби выходилъ изъ двери, черезъ которую только что онь вышелъ самъ. И глаза ихъ встртились.
Въ сильномъ изумленіи онъ пошатнулся и отпрянулъ на дорогу. Спутываясь больше и больше, онъ отступилъ назадъ нсколько шаговъ, чтобы оградить себя большимъ пространствомъ, и смотрлъ во вс глаза на своего преслдователя, насилу переводя ускоренное дыханіе.
Онъ услышалъ свистокъ, другой, третій, увидлъ, что на лиц его врага чувство злобной мести смнилось какимъ-то болзненнымъ страхомъ, почувствовалъ дрожь земли, узналъ, въ чемъ дло, испустилъ пронзительный крикъ, наткнулся на багровые глаза, потускнвшіе отъ солнечнаго свта, — и огненный гигантъ сбилъ его съ ногъ, растиснулъ, засадилъ въ зазубренную мельницу, разорвалъ его члены, обдалъ кипяткомъ, исковеркалъ, измололъ
Оправившись отъ изумленія, близкаго къ обмороку, путешественникъ, узнанный такимъ образомъ, увидлъ, какъ четверо убирали съ дороги что-то тяжелое и мертвенное, какъ они положили на доску этотъ грузъ, и какъ другіе люди отгоняли собакъ, которыя что-то обнюхивали на дорог и лизали какую-то кровь, подернутую пепломъ.
Глава LVI
Радость за радостью и досада Лапчатаго Гуся
Мичманъ въ большой сует. М-ръ Тутсъ и Сусанна, наконецъ, пріхали. Сусанна безъ памяти побжала на верхъ; м-ръ Тутсъ и Лапчатый Гусь вошли въ гостиную.
— О, голубушка моя, миссъ Флой! — кричала Сусанна Нипперъ, вбгая въ комнату Флоренеы. — Дойти до такихъ напастей въ собственномъ дом и жить одной безъ всякой прислуги, горлинка вы моя, сиротинка безпріютная! Ну теперь, миссъ Флой, не отойти мн прочь ни за какія блага въ свт: я не то чтобы какой-нибудь мокрый мохъ или мягкій воскъ, но вдь мое сердце и не камень, не кремень, съ вашего позволенія!
Выстрливъ этими словами залпомъ и безъ малйшихъ знаковъ препинанія, миссъ Нипперъ стояла на колняхъ передъ Флоренсой и теребила ее на вс стороны своими крпкими объятіями.
— Ангельчикъ мой! — кричала Сусанна. — Я знаю все, что было, и знаю все, что будетъ, и мн душно, миссъ Флой!
— Сусанна! милая, добрая Сусанна!
— Благослови ее Богъ! Я была ея маленькою нянькой, когда она была ребенкомъ, и вотъ выходитъ она замужъ! Правда ли это, горлинка вы моя, красавица моя, правда ли? — восклицала Сусанна, задыхаясь отъ усталости и восторга, отъ гордости и печали, и еще Богъ знаетъ отъ какихъ противоположныхъ чувствъ.
— Кто вамъ это сказалъ? — спросила Флоренса.
— Силы небесныя, да это невинное созданье, м-ръ Тутсъ! — отвчала Сусанна. — Я знаю, что онъ говоритъ сущую правду, и убждена въ ней, какъ нельзя больше. Это самый преданный и невинный ребенокъ, какого съ огнемъ не найти среди благо дня. И будто горлинка моя, миссъ Флой, на самомъ дл выходитъ замужъ? О, правда ли это, правда ли?…
Сусанна цловала милую двушку, ласкала ее, клала свою руку на ея плечо, плакала, смялась, рыдала, и эти смшанныя чувства радости, состраданія, удовольствія, нжности, покровительства и сожалнія, съ какими она постоянно возвращалась къ своему предмету, были въ своемъ род столь женственны и вмст прекрасны, что не много подобныхъ явленій можно встртить на бломъ свт.
— Перестаньте, моя милая! — сказала, наконецъ, кроткимъ голосомъ Флоренса. — Вамъ надобно отдохнуть, успокоиться, Сусанна.
Миссъ Нипперъ услась y ногъ Флоренсы вмст съ Діогеномъ, который въ изъявленіе искренней дружбы уже давно вилялъ хвостомъ и лизалъ ея лицо. Поглаживая одной рукою Діогена и приставляя другую къ своимъ глазамъ, она призналась, что теперь гораздо спокойне, и въ доказательство принялась рыдать и смяться громче прежняго.
— Я… я… право, душечка моя, миссъ Флой, я въ жизнь не видала такого созданія, какъ этотъ Тутсъ. Да и не увижу никогда, никогда.