Дождь в полынной пустоши. Книга 2

Федорцов Игорь Владимирович

Унгриец так понял, речь зашла о новиках. Об их союзе.

– А кто-то согласился?

– Девять против трех.

– Почему важно сказать это именно сегодня и сейчас? Насколько осведомлен, вы собирались больше недели назад.

– Гиозо пропал, - Ализ слишком напугана, говорить намеками и понимать их.

– Теперь понятно. Подозревают меня?

– Шепчутся.

– Другие претенденты на лавры гнусого убийцы, имеются?

Красноречивое отрицательное мотание головой.

– Похвальное единодушие. Как с фактами?

– Их нет, - признала Ализ.
– Но первый на кого подумали - вы.

– Что же честность

за честность, - Колин умышлено встретился взглядом с девушкой.
– Это я.

– То есть Гиозо…., - растерялась и побледнела Ализ. Легкость сделанного унгрийцем признания, затеняло его правдивость.
– Саин Поллак, если это шутка, то крайне злая.

– Он пришел продать записи Латгарда. Связка бумаг, над которыми наш покойный канцлер трясся, что мать над хворым дитем. Как и все немного тщеславные люди, он надеялся когда-нибудь их представить на суд прихотливой публике. Роль свидетеля, участника событий и хрониста, удобная роль. Всегда в выигрыше. Латгард задумывал плевок в котел, из которого сам охотно хлебал. Он слишком ратовал за честность, оставаться честным до конца и со всеми. В его записках истины — жалкие крупицы. В основном грязь, приукрашенная рассуждениями о деградации благородного сословия. Старые песни. Топор и веревка, как радикальные средства улучшения общественного климата и искоренения порочности общества. Вырезать паршивых овец, не им придумано.

– Но вы их прочли?

– Внимательно просмотрел. По мне убивать не стоило. Опус сомнительный и думаю бесполезный.

– Вы сказали, записки принес Гиозо. Откуда они у него?

– А еще сказал, не стоило убивать. Я не верил в несчастный случай и не склонялся верить Гиозо, поведавшему о безымянном воре, продавшим ему бумаги канцлера. Ни стечениями обстоятельств, ни роком судьбы, ни божьим промыслом им не сойтись. Нет у бога видов на Гиозо аф Бакара, выделить среди прочей паствы. Скорее уж совсем задвинуть.

– Он признался? В убийстве?

– Я выдавил ему глаз, вызвать приступ откровений.

– А если оговорил себя, избежать боли и увечий?

– Не оговорил. Его признания подтвердились косвенно. Один из охраны дворца пропустил Гиозо на этаж, тот влез к канцлеру в комнаты. Без спроса.

– Вы могли пойти к коронеру. К бейлифу. И не чинить самосуд?

– А нужно?

– Думаю, да.

– А я думаю обратно. Акли, и не его одного, устраивает несчастный случай. Ведь тогда получается, записок на руках ни у кого нет. Канули в небытие, вслед за хозяином.

– Но вы же их прочли.

– Скромная плата за поимку убийцы.

– И где он сейчас?

– Вы обещали не вмешиваться.

– Все это весьма дурно…

– Согласен с вами. Полностью.

– Зачем тогда открылись?

– Вы честны со мной…

А что тебе трусихе остается?

– Я честен с вами.

Понимай, как большое одолжение.

– …Мне досадно, находиться по разные стороны стола с вами, эсм Ализ.

– Мы были против вмешательства в ваши дела.

Вьеннка боялась унгрийца больше прежнего.

Вот-вот сбежит, - читал Колин нешуточную борьбу девушки оставаться с ним.

– Уже мы?

– Да. Я и Людовика аф Инез.

– Вас еще могу понять. А Людовика?

– Полагаю, она допустила какую-то глупость в отношениях с вами.

– Не какую-то, а большую. Но я учту её попытку исправить.

Разговор с толстушкой из Вьенна задержал Колина, но не

отменил намеченных встреч.

Не виласов голов лишать. Политика!
– скажи о том вслух, ругательство да и только. Грязное и отвратительное.

Гасс аф Гаус походил на переевшего хомяка. Замыленные глазки, вальяжность движений. Легкий беспорядок в одежде. Подозрительное белесое пятно на шоссах.

– Слышали, пропал Гиозо, - обратился Колин к маршалку после обмена приветствиями.

– Я его не видел…. Кажется…. С позавчера…. Или еще раньше, - не вспомнил Гаус давность общения с новиком.
– Предполагаю Гиозо оказался не настолько хорош в оружном бою, как выставлялся.

– Тем не менее, он вам оппонирует на мечах.

– Весьма посредственно. Не в пример истребителю виласов.

– Принимаю за комплемент, - светился счастьем Колин. — Желаю ответить.

– Намекаете на фехтинг? — рассмеялся Гаус.
– Деньги ведь потребуете.

– Для вас бесплатно. В обмен на маленькую услугу.

– Действительно маленькую?

– Меньше большого спасибо.

Гаус подумал, вряд ли имеет смысл вводить в заблуждение, изображать занятого человека. Маршалк при дворе, а при Серебряном Дворе тем более, чин мизерной службы. В подчинение сотни скаров не наберется, командовать. Случись выезд, парад или прием, виффер на что? Ко всему на улице дрянь-погода и заняться нечем вообще. Добираться до молоденьких актрисок театра Глобус долго, в Королевский Столик и Капустницу рано. Опять же, урок от скандального фехтовальщика, возможность предметно порассуждать о нем с приятелями за кружкой глеры. Ведь разговоры о Краке не утихнут еще неделю, как не больше. Сердить инфанта надо обладать не смелостью, но безрассудной отчаянностью. Корона пусть и наследная, не переносит противления её воле. За ущемление и умаление престижа, отыграется по полной. Не в Краке так в другом месте и другим способом. Обучающая схватка даст наглядное представление о мастерстве унгрийца держать клинок. Говорить о вещах отвлеченно удел многих. Но только единицам открыто волшебство конкретики. И для него оно станет доступным, перемыть косточки столичному скандалисту.

Поднялись в фехтовальный зал. На подходе, в коридоре, тесном что мышиный лаз, раскланялись с Кэйталин и Людовикой зал покидающими. Судя по едва уловимому запаху пота и духов пот не перешибавшим, эсм изволили упражняться, следуя веяньям неспокойного времени и собственным представлением о городской моде.

Сейчас бы к любви к ближнему, унгрийца не склонили никакие доводы и уговоры. Можно любить, но не за розмарин. Розмарин он не простит никому!

Колин и сам порой мучился, необъяснимой острой непереносимости запаха. Нерезкий, слегка смолистый, отдающий хвоей. Более подобающий бальзамированному покойнику, чем живому человеку. Может поэтому? Покойницкий запах? Скрыть тлен и разложение? Обман выдающий себя сам.

Гаус нарядился в легкий бахтерец, тщательно подтянул ремешки и вязки. Не преминул глянуть в ростовое зеркало. По ртутной глади уныло расплывался облик знакомый и скучный.

– А вы? — поинтересовался маршалк у Поллака, доспех презревшего.

– Проткнете, кормление в Краке обеспечено, - небрежительно пошутил унгриец.
– И две тысячи штиверов на карман в дополнение.

– А говорили пять!

– Пять? — подивился Колин масштабу сплетен.
– Тогда мне не о чем беспокоится. Пять за меня пока не назначают.