Дождь в полынной пустоши. Книга 2

Федорцов Игорь Владимирович

– Две тысячи тоже деньги немалые.

– Зато пять характеризует истинную стоимость риска их получить. Отсутствие достойной мотивации противника, прикроет лучше всяких жаков, бригандин и кирас.

– А как же воля сюзерена?

– Вы еще вспомните о долге и верности. Жизнь одна!

– А высокие идеалы? Процветание общества? Благие порывы? — трепалось Гаусу легко и весело.

– Низменные инстинкты верней…. Обществу процветать я не сильно мешаю. В прорубь спустить мне рано. Да и канал не застыл…. Не сдержанность хороша на сенавале,

в остальном — воля и расчет!
– поочередно отмел Колин предложенные маршалком стимулы воевать.

– Да у вас целая хартия!

– Я бы назвал это беззаветной любовью обращенной на себя.

Несомненно, когда-то Гаусу поставили школу. По всем каноническим правилам. Но как любое умение выпестованное в тепличных условиях, оно плохо приспособлено к жизни. За потраченные деньги маршалк крепко держал защиту, сносно двигался, отвечал ударом на удар в среднем темпе. И провально уступал, стоило прибавить в движении. Фактически, в схватке, он оказывался беспомощным против агрессии, жажды лить кровь и отнимать жизнь.

Колин, не преминув взвинтить скорость, буквально смел и размазал Гауса. Он наносил удары с любой позиции в любые точки доспеха. Будь на то желание, проткнул бы и доспех и маршалка, а то и вовсе распустить на ремни. Режущих ударов Гаус боялся и слабо представлял, что им противопоставить. Ему вдолбили в голову, укол выручит во всех случаях жизни. Но как колоть, когда сошелся на пядь? Попытаться разорвать дистанцию? Перехватить клинок за лезвие? Еще что-то?

В одной из стремительных атак смолл* унгрийца жестко угодил Гаусу в голову. Не спас и защитный шлем. Маршалк брякнулся на пол, безумно вращал глазами прийти в себя и торопился встать. Сперва, на карачки, потом на разъезжающие слабые ноги. Удержать равновесие, оперся на меч.

– Несомненно, вы фехтуете гораздо лучше рядового виласа, - похвалил Колин.

– Достижение! — устоял Гаус без посторонней помощи. Унгриец её и не предлагал. Не посчитал обязанным.

– Можно и так сказать. Если не принимать во внимание, вашу маниакальную приверженность следовать правилам.

– Я стараюсь.

– В фехтовании нет правил, следовательно, нет и запрещенных приемов. Девиз всякого боя - ввязался в драку, выйди из нее живым и невредимым.

– Вы отрицаете высокое искусство и превозносите низкое ремесло.

– Умение умерщвлять к искусству не причислишь. Ремесло другое дело. Не самое худшее заметьте.

– Что же тогда высшее умение меча?

– Не доводить дело до поединка.

– Не фехтовать вовсе?

– Не впадайте в крайности. Фехтовать обязательно, уменьшая поголовье жаждущих с вами сойтись. Чем наглядней победа, тем меньше баранов желающих боднуть. По-моему здравый подход.

– Выразил бы сомнение и спорил, но нечем аргументировать. Я побывал на полу.

– Не все так готовы думать.

– И кто например?

– Исси.

– Вы хотите сойтись с ним? — в голосе Гауса послышалось недоверие.
– Будет вам известно, мэтр Жюдо признавал не равенство,

но превосходство поединщика над собой. И не стеснялся о том открыто говорить.

– А я не признаю. Но давайте поговорим о услуге, которую мне окажете.

– Все что в моих силах и скромных возможнастях.

– Ничего трудного и невозможного. Хочу предложить вам уехать.

– Уехать? Мне? Зачем?

– Скажем, у вас тяжко заболел родственник.

– У меня? — непонимающе пялился на унгрийца маршалк Серебряного Двора.

– Жду вашего согласия! — потребовал Колин, опустив уговоры. — Вы прекрасно понимаете, о чем прошу. Причину отъезда придумаете сами, если моя не устраивает. Неразделенные чувства, домогательство Гё или болезнь святого Липпия*, усталость, разочарование, любовь к сельским пейзажам, надобность солить капусту. В деревне самый сезон. Настроение писать стихи. Осень все-таки. Людей часто мучает вдохновение на глупости и бессонницу. Потребность подлечить печень и поправить здоровье к Рождеству. Выбор за вами, но в Карлайре вы отсутствуете.

– А если не уеду? — попробовал упрямиться Гаус, придавая каждой согласной звон цепи моргенштерна.

– Тогда я вызову вас.

– Повод? — похолодел маршалк от перспектив сойтись с унгрийцем в настоящем бою.

– Сколько угодно. И пусть я буду тысячу раз не прав, но вы-то окажитесь тысячу раз мертвы.

Гаус прибывал в растерянности, близкой к панике. Подобной наглости по отношению к нему еще не позволяли. Его взяли за глотку и нагло диктовали условия. Он даже не представлял, у кого искать справедливости и защиты. У гранды? Но говорят, у них сложились более чем доверительные отношения. У Лисэль. Они любовники. У Даана? Кто он инфанту? К тому же наследник сразу потребует серьезных денежных подношений. Без тугого кошеля к нему нечего и соваться. У короля? Не хватит ни каких средств. Маршалк буквально ошалел, куда не кинься, замкнутый круг верной погибели или разорения.

– Скоро Совет и мне надлежит присутствовать на нем.

– Ваше назначение в канцлеры повременит. Вы же метили в канцлеры?

– Метить можно на любую должность. Решение за Советом, а последнее слово за королем.

– Короля я беру на себя, - успокоил Колин маршалка.

Гаус не успокоился. Как успокоиться после таких заявлений! Он берет короля на себя? Да он… Да как…. Да откуда…

– Что подумает обо мне гранда? — цеплялся маршалк за умозрительную причину остаться при дворе.

– Я подскажу ей не думать о вас, - нагло заявил Колин.

Они сошлись!
– совсем раскис Гаус.

– Но голосование? — последняя попытка договориться с вымогателем.

– Поручите это мне, - готов ответ унгрийца.

– Желаете сами занять пост? — обвинил маршалк Колина. И не просто обвинил, приревновал!

Что ожидать от человека всю жизнь гоняющегося за тенью и миражами? Что он привнесет в мир? Только свой аршин этот мир измерить, - не стал унгриец разубеждать сникшего Гауса.