Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Восхищен. Нет, правда.
Рисунок тут же был поменян на кошель.
– Признаться, я тоже, - сгреб Мартин деньги.
Никаких угрызений он не испытывал. Не верил, что те, кто ссорятся с Дааном, проживут достаточно долго, воспользоваться полученными сведениями о личной жизни инфанта.
После гриффьера Колин перебрался в Святую Посудомойку. Сегодня намечено проведать подворье монастыря и унгриец дожидался обязательного сопровождения. Подали вино и он, добро глотнув, грел кружку в руках. Может вкуснее станет. Следующий глоток он сделал не скоро, а после третьего в шинок заявился Китц. Тоффер и Стейнбек остались
– Что тебе смирно не сидится, парень? — весьма сердит Китц на унгрийца.
– Так полагаю, вы переживаете не за меня, а за деньги.
– Я переживаю в первую голову за дело, сулящую неплохую прибыль.
– Вы её получите. Прибыль. А за дело можете не переживать.
– Поллак, не корчи из себя Джека Победителя Великанов. Ты собрался все усложнить. Только немой в столице не обсудил твою выходку в Краке. За каким хером туда поперся и для чего рассорился с Дааном? Говоря об инфанте, подразумеваю не его, а Кинрига, Гусмара, Туоза. Могу долго перечислять. Пол королевства на стороне щенка Моффета.
– Скажите, как вы собираетесь употребить свою долю? Пропьете? Купите когг, натянете шелковые паруса, катать столичных блядей? Заведете благородную жену и настрогаете малявок? Разочарую, титул женщины ничего вам не принесет. Без подписи короля или еще кого с лилиями в короне. Вам покажется странным, но я не собираюсь возглавлять коалицию мотов и выжиг, а готовлюсь пристроить деньжата с наибольшей выгодой. Где это возможно, берут не у всех. Поэтому надо сделать нечто, возвышающее меня в глазах столицы, а не только над тем болотом, в котором мы с вами сидим. Туда куда я понесу свое серебро, пускают очень не охотно и немногих и, причем, с куда большими суммами, чем нам достанется. Второго Ренфрю у меня на примете нет. Приходится изворачиваться.
– Не заговаривай мне зубы! Провоцируя столичных олухов на драки, ты недолго будешь строить планы на новую жизнь. Она получится у тебя печально короткой. И вместо солидного герба, заработаешь тяжеленное надгробье.
– Вы во мне сомневаетесь?
– Лучше обойдись без глупого риска. Просто деньги это тоже что-то.
– Мы друг друга не слышим.
– Давай так. Сперва справим дело, а потом вытворяй, что душенька пожелает. Хоть в монастырь иди.
– Кстати о монастыре. Не нашем, а Святого Игнасия. Ходили в их собор? Видели тамошний иконостас? Помните, что святой привез из своих странствий по Джуйбару? Дары на сорока трех крытых повозках. В храме выставлены рака и ковчежец. Это я так…. размышляю. Все ли золото прибрал король. Или кое-что оставил нам убогим и сирым. Странно все-таки не пускать в склеп, поклониться могиле святого ратника.
У Китца кончился воздух и слова говорить. Он огляделся, слышит ли кто их разговор.
– Ты о чем…
– Да так, светлые мысли в кругу верных друзей. Кстати, а где Удав? Не вижу его.
– Только-только оклемался. Плохо действует рукой и приволакивает ногу.
– Искренне сожалею.
– Сожалей сколько угодно. Но…., - Китц показал палец вверх.
– Сгущаете краски, - не моргнул глазом Колин.
У канальщика было, что высказать молодому партнеру, а унгрийцу ему ответить. Вмешался посыльный. Запыхавшийся и расхлюстанный от спешки. Прорвавшись мимо Тоффера и Стейнбека, сразу бросился к Китцу.
– Ну! — не терпит мямлей канальщик.
– Псари наших сильно порезали.
– На каком?
– На Рыбном. Новом Рыбном.
– Вижу, вы обеспокоились, — насмехался Колин над своим серьезным собеседником. — Помочь чем? — и любовно погладил шнепфер.
Китц тут же ушел. Забрал Стейнбека, но оставил Тоффера.
Что ему предложить? — мучился унгриец придумать верно перетянуть канальщика на свою сторону. Все до чего додумался, бесхитростно зовется на восточных островах, нукецукэ. Не знакомый с тонкостями быстрого умерщвления, Тоффер чувствовал себя уверено и беззаботно. Даже помог допить вино.
Уже поздно вечером Колин навестил своего компаньона Глинна, поделиться очередной идеей.
Через пятнадцать минут…. Через двадцать… Глинн собирался бежать сдаваться бейлифу. Еще через пять, полуодетый, почти в дверях собственного дома, осознал, такой удачной сделки ему еще не предлагали. По сравнению с ней барыш с зерноторговли мелочь. И что приятно, как и в прошлый раз, от него никаких телодвижений не требовалось. И надо быть последним недоумком отказать в услуге Виону Ренфрю, о которой тот только собирался попросить. Не просил, но его юный компаньон заверил, обязательно попросит.
– Ну-с, ну-с, ну-с! — потирал руки Глинн, забыв думать бежать куда-либо.
10. День Святого Кальдера (10 октября)
– И кто ж тебя так? — откровенно ржал Грегор, колыхая могучими телесами и хлопая в ладоши. — Желаю посмотреть на удальца.
– А всплакнуть по нему? — огрызнулся Вигг, еле шевеля поджившими губами, поблескивая, недовольно и зло, заплывшими глазами. Сегодня его первое появление на людях, после внезапной, болезни. Не сошедшую желто-зеленую опухлость вокруг глазниц и свернутый нос, дополнял здоровенный синячина на скуле. Не обычный синяк, а чернота с вкраплением лопнувших кровяных сосудиков, багровых корост и лоскутами прижившейся кожи.
Флёгге лишь кисло кривился в поддержку приятеля. На его долю перепало меньше. Насколько кисло выглядела морда скара, понятно, обидчик в полном порядке.
– Уж не за шашни ли с недотрогой Снейт досталось? — предположили сослуживцы, зная неумеренную любвеобильность приятеля.
– Или ты её все-таки тронул! — гоготали приятели на весь первый этаж дворца.
– А потом потрогали его. Ха-ха-ха!
– Она и потрогала! Хи-хи-хи!
Вигг разобижено сопел, раздувал ноздри, приятелям не возражал, от их насмешек не отбивался. Говорить больно. Любое резкое движение губ и сразу кровят.
– Весело? — гыркнул Ллей, проталкиваясь к столу. В кордегардии сегодня столпотворение. И те кому на стражу и те, кто свое оттрубил — все здесь.
Вифферу услужливо подсунули стульчик. Не на табурет же начальственной заднице усаживаться.
– Весело, спрашиваю?
– Выясняем обстоятельства болезни саина Вигга? Не заразно ли, — потешался Грегор, уже с меньшим задором, — тянуть ручки к кому не положено?
– Тянул ручки, а надавали по роже!
– сотряслась кордегардия от нового приступа смеха. Виновник зубоскальства и тот не удержался. Зажимая рот рукой, через боль, закхыкал.