Дождь в полынной пустоши. Книга 2

Федорцов Игорь Владимирович

По-семейному тихий нелюдный зальчик. Пахнет картошкой с мясом, чесноком и пирожками с капустой. Колин сразу, без приглядок и прикидок, подсел к Стейнбеку. Не тянуть договориться. Или не договориться.

– Меня упреждали, ушлый ты паренек, - проронил канальщик, обкусывал здоровый мясной мосол.
– Только подъезды твои не к чему и не о чем.

– Ты сейчас про что?

– Передо мной держать породу не надо, я сам из породистых, - ухмыльнулся Стейнбек. В межзубье набилось жилок и хлебных крошек. Вид — весь рот сгнил.

Может

сразу в рожу? — не терпелось Колину максимально быстро получить ясность, не ошибся ли он с выбором. Не взяться ли за Тоффера? Уж больно не хотелось тратить время, подбирая отмычки к рефлектирующей душе беглого баронета. Зачем? Когда существует ключ, который подходит ко всем дверям. И это не золото. Золото как раз не ко всем подходит. Таран. Этот да. Подходит. Не с первой, так со второй попытки.

Стейнбек продолжал вгрызаться в мосол. Смешно вытягивал шею, обнажал зубы. Азартно хрумкал хрящи, с причмоком посасывал мозг. Урчал по-собачьи. Дескать, лучше бы меня не трогали. Кому лучше?

Сытно отрыгнув, канальщик поцыкал порченным зубом, глотнул вина и… продолжил есть, открыто демонстрируя крайнею не заинтересованность ни во встрече, ни в разговоре. Как не рисовался присутствия за столом унгрийца не вытерпел.

– Говори, чего надоть, а то кусок в глотке застревает.

– Скажу, не поперхнешься? — Колин не уступил желанию двинуть канальщика в вымазанное жиром лицо.

– Эка новость. На Китца хвост задрать и меня в то впрячь.

– А впряжешься?

– Не парень, под такое ищи дураков в других местностях.

– Безнадежно?

– Точно так. Даже для такого шустрого как ты.

– Совсем-совсем?

Колин не мог определить, что в их разговоре примечательно Стейнбеку. То, что с ним говорят о смене власти у канальщиков, или видят в нем приемника эту власть взять.

Или с общением беда. Не с кем бедняге словцом перемолвиться. Не перед кем блеснуть душевным совершенством и золотым характером, - находил унгриец иные грани несговорчивости оппонента.

– Не ты первый до такого додумался, - с удовольствием разъяснял Стейнбек.
– А ничего не изменилось. Всех кто пытался, уже черви доели. У Китца в поминальнике отдельно записаны. Знаешь на скольких страницах? Я как-то подглядел. На четырех! Не хочу новую открывать. Так что ступай-ка по-хорошему. Пока.

– Так и я по-хорошему. И тоже пока.

– Видывал и угрожальщиков. Поумней тебя люди. Не наглостью, умом брали. Теперь у Святого Лавра за оградой. Класть некуда. В тесноте в общем. Денег может предложишь? Так напрасно. Волки подачек не берут.

– Кто сказал?

– Я и сказал, - Стейнбек впился в мосол.

– Сразу не берут, а приучат на раз-два. Знаешь как? Бьют. Палкой. День и ночь. Шерсть клочьями летит. Шкура лоскутьями слазит. Лупят, пока животное не начинает прятаться от собственного имени. Имя дают обязательно. После приходит хозяин,

поит и кормит с руки. Самые лютые держаться месяц.

– Я еще лютей! — похвалился Стейнбек. А что за похвальбой? Мягкотелость пригретого дурака.

– Вся беда хвостатого, в не понимании человеческой речи. По-хорошему ни в какую. Обязательно надо скалиться. Укусить. Крови попробовать.

– Во-во. Крови.

– Я же говорю….

Через стол, жесткий таранный удар в грудину выбил из Стейнбека дух, парализовал. Мосол выпал из руки, грохнулся в чашку. Брызги в сторону и на одежду. Чашка на куски. Юшка на штаны, с них в сапоги.

– Глотай-глотай, - похлопал унгриец по щеке побагровевшего канальщика.

Стейнбек засипел, покраснел от удушья, задергал кадыком, протолкнуть застрявший кусок.

– Хочешь Китцу спеть, спой, — Колин вызывающе ощерился и придвинулся ближе, почти лицом к лицу к Стейнбеку. — Сам ты кто? Никто! Все что имеешь, кем-то дадено. Не на совсем, в долг. Кроме собачьей службы и гордиться нечем. А за мной дядя, без малого двести тысяч серебром. Кому веры больше, если Китцу напоешь? Поверит, не поверит, а задвинет от греха подальше. Вдруг поддашься. И из доли и из ближников задвинет. Насовсем.

Колин поднялся.

– Зря с тобой время убил, - добро хлебнул из кружки канальщика и смачно сплюнул вино обратно. — Или у тебя другие соображения есть? Поделись, если что.

Из шинка унгриец, окружным путем, отправился в Серебряный дворец. Совет назначили на вечер. И до того времени успеет нанести несколько необходимых визитов.

Хорошо Иову, его кит один раз проглотил, а тут….
– ворчал Колин, не особо отчаиваясь неудаче со Стейнбеком. Сколько раз на него пасть разевать будут. И сколько таких пастей наберется?

Портить аппетит, так уж всем, - выбрана Колином не замысловатая стратегия ближайшего времени.

Привычное приветствие скаров несших караул. Гулкое эхо шагов разбежалось по Залу Арок. Колин еще только подходил к лестнице, а уже предчувствовал, обрадуют.

– Вас срочно желает видеть камер-медхин, - выложил Пейкер, исполнив не свойственные обязанности.

Сколько ему перепало?
– видится Колину сплошной меркантилизм. Скары относятся к корыстолюбию весьма предосудительно. Глупость, но они ей гордятся.

Дать ему больше? Для забывчивости?
– в планах унгрийца посещение камер-медхин последней. Но как не вспомнить Писание.
– И последние станут первыми. Его случай.

– Ты нацелился открыть большие двери, - выдала без всяких вступлений Гё. Её слова прозвучали открытым обвинением и никак иначе их истолковать невозможно. — Не много ли чести такому как ты?

– Чести много не бывает. Или мало. Она или есть или её нет, — балансировал Колин между желанием ответить грубо и проявлением терпимости к женскому недовольству. Воевать всегда успеется.