Древнерусская игра - Двенадцатая дочь

Миронов Арсений

ГРОХ!!!

Тяжелое ударило в стенку с той стороны. И снова истошный девичий вопль. Затыкая уши, я поморщился. Фирменное Метанкино верещание, как обычно, напоминало по тону экспрессивный скрипичный пассаж в си-бемоль мажоре, брачный клич малайской макаки и предсмертный писк мытищинской пионерки, заживо изгрызаемой задорными никарагуанскими пираньями.

Грох! Опять кидается посудой. Шмяк! И подушками.

Катома тревожно покосился на дверцу:

– Никак, случилось что?

– Думаю, кинулась на служанку, - мигом сорвалось с языка.
– Я же говорю, опасная

бабушка: своих не признает. Ох, старость не радость. В смысле не в кайф.

Хотел еще добавить некий бред о том, как часто приходится нанимать новых служанок взамен изгрызенных, но слова погасли в звенящем переливчатом Метанкином вопле:

– Вр-р-руууун! Кр-р-ретииин! Негодяяяяяаааай!!!

Кажется, от вибрации на подоконнике начали взрываться горшки с цветами. Лопнул также любимый глиняный графинчик (с пивом! оно потекло по столешнице!). Ну знаете... это слишком.

– Я мигом, - кивнул я Катоме, взлетая с табуретки.
– Проведаю бабушку и вернусь!

Сбросив крючок, резко распахнул дверцу и ворвался в смежную комнатку. Чудом увернулся от очередной подухи (просвистела возле уха). Злые Метанкины глаза полыхнули из темного угла (она сидела на каких-то шкурах и коврах, сваленных в кучу прямо на полу).

– Тихо-тихо, любимая, - зашептал я, спешно прикрывая за собой дверь. Отчего такая нынче грустная?

– Я не грустная, гад. Я злая. Ты! Врун и подлец! Что там бредишь про мою девичью честь?! Как ты вообще смеешь...

– Звезда моя, это розыгрыш, хи-хи-хо!
– заворковал я, игриво подскакивая.
– Мы же хотим сделать папе Катоме сюрпризик, правда?! Ах ты мой пупсик...

– Укушу!

– Ой, хи-хи. Куся-куся. Славику будет бо-бо. Крошка моя, давай не нервничай. Я не вру, но фантазирую. С минуты на минуту намерен объявить папе Катоме о нашей свадьбе...

– Скотина ты, - сморщилась Метанка.
– Я все слышала! Ты его грузишь, будто я в пещере сижу, в провинции Сычуань. Хочешь обмануть бедного дядечку! Опять башли вымогаешь!

– Тише-тише!
– я вздрогнул.
– Потерпи последнюю минутку. Просто я хочу обделать твоему папе жутко приятную неожиданность. Вот смотри: сейчас ему кажется, что вся жизнь - полное дерьмо, и вдруг - хоп! Открывается дверь, и выходит дочка, живая-невредимая! Не грязная, измученная пленница, а прекрасная, счастливая невеста! Уверяю, это будет милая шутка. Старик обрадуется и сразу нас... это самое... благословит. На счастливый брак. Соединит наши руки и все такое. Точно-точно.

Метанка недоверчиво шмыгнула. Пока она глотала слезы и думала, что бы такое язвительное ответить, ваш покорный слуга подпрыгнул, чмокнул соленую мягкую щечку, фальшиво хихикнул и грациозно выпорхнул обратно за дверь.

"Ну до чего ж я ловок и мудер, - думалось мне в полете.
– Одного боюсь: не пришлось бы взаправду жениться".

Щелк! Крючок снова запал в петельку. Катома встретил меня абсолютно недоумевающим взглядом:

– Жениться?! На ком? Неужто на бабушке?!

Я замер. Гм. Дурная привычка напевать про себя!

– На какой еще бабушке? На... моей? С гнилыми зубами, которая на служанок кидается?! Нет, что вы, право. Разве

я могу сделать предложение собственной троюродной бабушке?

– Но ты сказал: "Придется жениться"!

– Н-да, я сказал. Сказал. Только имел в виду не бабушку, а...

– Кого?
– Катома мигом напрягся, забегали желваки.
– Кто еще там сидит, за дверцей?

– Нет-нет! Никого, кроме бабушки и... служанки.
– Я закатил глаза и почесал нос, судорожно соображая. Выхода не было: - М-да-да, точно. Пришлось сделать предложение. В смысле ей. Ей-ей. Небабушке.

– Служанке???

– Гм! Ага.

– Но ведь ее... загрызла бабушка!

– Однако... не насмерть же! Просто немного погрызла. Поигралась типа. Но теперь служанка в ярости, она кричит, что подаст в суд. Требует компенсации морального ущерба. Я обязан спасти бабушку от позорной скамьи подсудимых.

– Поэтому ты... женишься на служанке?
– сухо сощурился боярин. Кажется, только священные законы уважения к чужому жилищу мешали ему немедленно ворваться в таинственную смежную комнатку.

– Да, женюсь на служанке, а вай бы нет? Она... весьма ничего, затараторил я.
– Знаете, у нее такие упругие... гм... щеки. И ноги такие... работящие. Золотые ноги у нее, вот. К тому же очень удобно. Жена служанка, служанка - жена. Двойная экономия для всей семьи. Она будет вытирать пыль. А я буду ее всячески, всячески эксплуатировать, ха-ха.

Кажется, он (язык) снова сболтнул лишнее. За стенкой будто бензопилу включили - яростно и звонко:

– Би-и-с-с-сер-р-р!!! Убью-у-у-у гада-а!!! Нет, только не опять! Тысячи иголок вонзились в жухнущие ухи, пронизывая последние мозги насквозь:

– МЕНЯ-А!!!! ЭКСПЛУАТИРОВА-А-АТЬ?!! СКОТИ-И-ИНА!!!

На этот раз Метанка не визжала, а практически ревела: вздулись занавески, оглушенные мухи умирали прямо в полете и сыпались на пол, лавка подо мной мелко задрожала и поползла к дальней стене. Ой, как ломит зубы! Даже железные гриди попятились. Когда вопль затих, Катома вытер навернувшиеся на глаза слезы и вопросительно сощурился.

– Пардон, - сладко улыбнулся я.
– Она у меня с характером.

– Угу, - кивнул посадник. И добавил несколько ошарашенно: - Одержимая, видать. И почто терпишь такую-то визгляву? Надобно приструнить бабу!
– Он хлопнул по столу жесткой ладонью.
– А вот я ей скажу, чтобы место свое знала, угу! Я - посадник, мое слово - закон!

– Стоп-стоп!
– заторопился я.
– Не стоит беспокоиться. Сейчас главная задача - вашу доченьку найти. А мои семейные дела - сущая мелочь...

– Дочку ты и так обещался возвернуть к рассвету, - спокойно сказал посадник, и стало малость не по себе от металлической прохлады в этом голосе.
– А что баба твоя дурит - то никак не мелочь. Не потерплю визга!

– Вы правы, папаша, вразумите ее как следует! Только... не теперь, ладно? Кстати, хотите чарочку меда?

– Отчего бы не теперь?
– Катома отмахнулся от чарки и сделал решительный шаг к двери... Мамочка моя. Сейчас он войдет и увидит. Похищенная дочка в моем чулане. В мокром пеньюаре. И зачем я родился на свет?