Дуб тоже может обидеться

Рус

Его рука вновь схватила финку и он повернулся к столу, чтобы проверить внезапно возникшую мысль.

– Сейчас мы сделаем надрез поглубже, - забормотал Карл Генрихович, осторожно протирая спиртом кожи девушки.
– Неужели это правда? Боже!

– Командир!
– вдруг донесся крик сзади, сразу же сменившийся отвратительным хрипением.

Капитан оторвался от планшета, на котором продолжал записывать результаты эксперимента, и тут же толкнул в бок забывшего обо всем врача.

–

Профессор, - еле слышно прорычал он.
– Поднимите вы наконец свою башку! Быстрее!

Из темноты, окутавшей лес, шла знакомая фигура, державшая что-то на вытянутых руках.

– Я не пойму, что вы толкаетесь?
– удивленно пробурчал врач, подслеповато щуря глаза в сторону шагающего человека.
– Надо же спешить...

– Я тебе сейчас продолжу, - зло проговорил старшина, выходя на освещенную часть поляны.
– Продолжу, черная твоя душонка, так продолжу, что мало не покажется! Отойди от нее! Быстро! Оба!

Не делая резких движений, разведчик медленно встал с пня и отошел в сторону. Следом за ним, почему-то держа руки над головой, двинулся и медик.

– Вы что себе позволяете, старшина Голованко?
– вдруг с угрозой в голосе спросил капитан.
– Как вы разговариваете со страшим по званию?! Немедленно, успокойтесь! Положите гранату!

На мгновение пограничник дрогнул. Его рука, крепко сжимавшая немецкую колотушку дрогнула и пошла вниз. Уж слишком знакомые интонации промелькнули в голосе капитана — интонации мстительного и жесткого человека, который способен доставить громадные неприятности любому не понравившемуся ему человеку.

– Вы препятствуете сотруднику НКВД в осуществление приказа командования!
– разведчик только начал разогреваться, видя как плывет партизан.
– Что за махновщину вы здесь развели? Это дело особой государственной важности, препятствие которому намерен расценивать как предательство интересов Советского государства! Сдайте свое оружие.

Пожалуй последнее было излишним, о чем капитан догадался слишком поздно. Взгляд пограничника вновь обрел осмысленность.

– Что мы тут такое говорим?
– глухим голосом начал старшина, вновь вытягивая руку с зажатой гранатой.
– Предательство интересов Советского государства... Приказ командования... Махновщина... Сука, ты капитан, а этот, вообще нелюдь! Эта девочка, что не Советское государство?! А мы, тогда кто? Вот мы все, кто тут в лесу прячется? А? Тоже не советское государство?! Что же ты нас так быстро списал?

Голованко сделал небольшой шаг к столу и с нескрываемой печалью посмотрел на едва прикрытое платьем девичье тело. Лицо капитана во время этого монолога начало покрываться красными пятнами. Он отчетливо видел, что ситуация совершенно выходит из под контроля. «Этот кадр, похоже, съезжает с катушек, - проносилось в мозгу разведчика.
– Еще немного и он нас тут шлепнет».

– Вона какой ты шустрый оказался, капитан, - Голованко устало вздохнул.
– Не по человечески это, не по людски! Я бы сказал даже так, по вражески это! Понимаешь, капитан, ты же с нами как с немцами поступить хочешь... Как с варжинами... Посмотри

вокруг! Да, да, посмотри!

Привлеченные громкими голосами, люди медленно подтягивались к центру лагеря. Они испуганно жались друг к другу, время от времени бросая полные недоумения взгляды на лежавшую на столе девушку.

– Вот, Мишка стоит. Вон там!
– старшина кивнул в куда-то в бок.
– Пацан совсем, а уже хлебнул такого, что не дай бог каждому! И его ты тоже исполосовать решил?! Так?! А Агнешку, учительницу с крепости, что детишек красных командиров учила, тоже? Что же с вами случилось такое? Совсем испаганились!

Молчавший до этого медик незаметно положил финку на стол и растерянно проговорил:

– Да, что вы такое говорите, Илья Степанович? Что за напраслину вы на нас возводите? Помилуй вас бог! Мы же помочь ей хотим... Исключительно помочь. Перевязать там, укольчик сделать... Вы, что не понимаете?

61

Бывший загородный дом графа Воронцова к началу июля окончательно растерял остатки былой роскоши. Бытовало мнение, что если уж господский дворец устоял и при бывших беспризорниках, обосновавшихся тут, то стоять ему вечно. Однако, начавшаяся война полностью перечеркнула эти надежды.

Ожесточенные бои оставили на некогда белоснежных колоннах огромные рваные раны, из которых выглядывал красный кирпич. Рассыпались в мелкую крошку завитые кругляшки, украшавшие верх портика. В добавок, от прямого попадания танкового снаряда обрушился целый угол здания. Тем не менее, командующий 40-ым танковым корпусов генерал фон Гейр выбрал именно этот дом в качестве своего штаба. Как оказалось руководствовался он совершенно практичными соображениями — большой простор бывших господских комнат и чрезвычайно выгодной расположение дома.

– Но, господин генерал, позволю себе заметить, что 24-ый танковый корпус уже в тридцати километрах от Оскола, - длинные пальцы цепко держали витую телефонную ручку.
– Еще одно усилие и мы соединимся с частями 48-го танкового корпуса. Это будет котел — шах почти для всего фронта!
– в ответ трубка изрыгнула что-то совершенно непечатное, от чего лицо старого солдата вытянулось еще больше.
– Так точно! 40-му танковому корпусу повернуть в северное направление для соединения с 4-ой танковой армией. Так точно! Немедленно отдам приказ!

После этих слов телефонная трубка легла на свое место с несколько большим стуком, чем обычно. Генерал недовольно посмотрел на телефонный аппарат и раздраженно пробормотал:

– Старею... Начинаю терять выдержку. Кессель!

В дверь буквально влетел подтянутый адъютант генерала. Все своим видом он демонстрировал, что готов исполнить совершено любой приказ генерала.

– Готовьте приказ, Кессель. Как можно скорее он должен быть доведен до командующих соединений, - в руках адъютанта словно по мановению волшебной палочки из ниоткуда появился блокнот.
– Проверить боезапас и горючее, приготовиться к длительному маршу. Срок сутки! Через двое суток мы уже должны соединиться с 4-ой танковой армией в 21 квадрате. Ты еще здесь?