Два дня до солнца
Шрифт:
– Тем не менее сравнение удачное, - только и могу пробормотать я.
– Да, - кивает Ябо.
– Это не мой опыт. Но всё же я это знаю. Откуда - не в курсе.
Чех поворачивает направо. Степи сменяются деревьями, с которых активно облетает желтая унылая листва. Невольно вспоминаются красно-желто-зеленые Карпаты, которые окружают уютный Ужгород. Там утром была такая сизая дымка, которая, кажется, пешком спускается с гор и тянется к уютным городкам Закарпатья.
– То есть ты такой умный, - внезапно произносит Чех.
Я кошусь
Ябо улыбается, улыбка снова напоминает оскал.
– Умный. А ты как думал?
– Не хами.
На удивление Ябо затыкается.
А мне есть над чем подумать. У него есть определенные знания. Те, которыми наградил его тот, кто… придумал. Есть определенные характеристики. Он мыслит иначе. С человеческой точки зрения его понять невозможно, но вот если принять как персонажа… да хоть той же игры, то это уже многое расставляет по местам.
Все эти попытки причинить боль или нанести увечье. Для Ябо люди - это… да черт его знает, что для него люди. Он нес смерть, а я в то время был словно в куске льда, не в силах воспринимать происходящее. Как будто в этот момент на меня переходило восприятие мира Ябо. Его восприятие подавляло моё.
Провожу ладонями по лицу. Что-то чем дальше в лес, тем толще партизаны. Отвратительно.
– Не принимай так близко к сердцу, - вдруг произносит Чех.
– Ты не мог ничего сделать.
– Что ты имеешь в виду?
– настороженно интересуюсь я.
– Создатель Ябо сделал его вот таким…
– Прелестно ебанутым, - с готовностью подсказывает Ябо.
– Фу, - морщится Чех, - какая пошлость. Набрался всяких слов.
– Я за развитие в разных сферах.
Я складываю руки на груди, задумчиво смотрю на дорогу. Снова накрапывает дождь, теперь дворники скользят по стеклу, стирая воду.
Что будет, если оживет то, что однажды придумал человек? Ничего хорошего. Во всяком случае то, что я вижу, хорошим не назвать. С одной стороны, невероятно, более здравомыслящий человек поверил бы в какую-нибудь мутацию. Но, с другой… я видел за это время достаточно, могу поверить в то, что Ябо - творение некого Создателя. Кстати, Чех как-то особенно выделил это слово. Хм.
– Чех, что значит Создатель?
Вдруг я ошибся? Лучше все же перепроверить да уточнить.
– Создатель - тот, кто может вытащить на свет таких, как он, - спокойно отвечает Чех.
Я осторожно кошусь на Ябо. Интересно, если Ябо - чье-то создание, то как же выглядит тот, кто его придумал? И сколько там ещё других… существ?
Мне становится нехорошо от мысли, что в мире может существовать несколько Ябо.
– Но вот какое дело, - внезапно произносит он.
– Я не уверен, что мой Создатель жив. Я перестал его чувствовать, как только очнулся в подвале пана Штольни.
Кажется, в воздухе что-то меняется. Обращаю внимание на руки
– Не уверен, говоришь… - задумчиво, на каком-то выдохе произносит он.
– Очень замечательно.
Они оба смотрят в одном направлении, но есть странное ощущение, что Ябо и Чех меряются взглядами. Чертовщина какая-то. Ибо у одного из них нет даже глаз.
Остаток дороги до Херсона мы молчим. Я просто перевариваю услышанное и думаю, как с этим жить дальше. Сомневаюсь, что сейчас Чех подъедет к моему дому, притормозит и скажет: «Ну, хорошо, Дим, иди и отдыхай. Завтра пришлю новое ТЗ для статей про архитектуру Рима, посмотришь». Тут ещё вопрос, стоило ли приезжать.
В Херсоне нет дождя. Как-то особо ярко желтая листва и дома цвета песка смотрятся на фоне серого-серого неба - так бы и любовался. Хочу спросить, куда мы едем, но ровно в этот момент машина останавливается. Я читаю вывеску и изумленно приподнимаю бровь.
– Медицинский центр «Торнадо»? Чех, мы что, приехали на обследование?
Входная дверь центра открывается. Кажется, нас действительно ждут.
Чех открывает дверцу машины.
– Узнаешь.
Между светом и тьмой
Наше время
В Одессе пахнет так, что голова идет кругом.
Солнце играет на оконных стеклах, огибает скульптурки на крышах домов, вплетается в узоры на стенах. Листва перешептывается на ветру, пчелы деловито жужжат, кружа над белыми и розовыми цветами.
Воздух прозрачный, медовый, такой… с лёгкой солёной горчинкой. Потому что море - вот оно, до моря - рукой подать. Оно волнуется, оно шепчет, оно не хочет оставаться невозмутимым. Запоминает всё, что было, и знает всё, что ещё будет.
Чех смотрит на небо, улыбается ласковым лучам солнца, скользящим по его ресницам и шутливо касающимся губ. Хороший день, тёплый такой. Кажется, сама весна тянет руки к одеждам красавицы Одессы, чтобы стянуть их, оголив округлое плечо и изгиб талии.
Чех любит такую Одессу, которая смеется тысячами голосов, касается тысячами рук, наполняет сердце бесконечной любовью и ласковой насмешкой. Она видела много, даже когда ещё не возвели эти стены, но в воздухе уже звенело: «Одессос, Одессос…»
Пальцы сами расстегивают верхнюю пуговицу френча. Пожалуй, не стоило надевать сегодня черное: будет только жарче. С другой стороны, что бы он ни надел… все равно останется серым как мышь. И тому есть причина.
Чех идет по Дерибасовской, улица шумит. Снова гости, снова туристы, снова местные не уступают им ни на шаг.
Впереди показывается известный со всех сторон «Пассаж» - та самая гостиница, которую век назад в путеводителях называли одной из красивейших в Российской империи.