Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– О-отвечайте по уставу.
– Я – гражданское лицо, – Тори окончательно потеряла терпение: она безмерно злилась, ибо невежество по отношению к работе, даже подобной, не терпела. – Ох, кто вас в прокуратуру взял? Проверьте данные в документе по базе!
– Я с вами абсолютно согласен, – вдруг со стороны дверей раздался низкий, красивый голос, который пробрал арестантку до дрожи в теле. На лбу выступил холодный пот и пряди почерневших волос прилипли к бледному, напряжённому лицу. Её покоробило, но она не посмела обернуться и взглянуть на его обладателя, держа себя под контролем. – И кто только такие кадры набирает?
Не только Викторию взбудоражил голос: “начальник”
Обладатель сего голоса не заставил себя долго ждать. В центр кабинета стремительно вошёл молодой мужчина и, не обратив никакого внимания на заключённую, тело которой точно парализовало, и направил всё внимание на подчинённого.
– Курагин, я русским языком сказал, что самостоятельно проведу допрос, – напряжённо заговорил вошедший, подняв голову так, как как поднимают её, будучи точным лидером. – Кто дал тебе санкцию?
– Майор, – оправданно выдавил из себя Курагин, виновато опустив глаза. – Он считал, что вы не успеете. У вас же дела-с...
– После, лейтенант Курагин! – прервал тот, сделав резкий взмах ладонью – жест принуждал лейтенанта покинуть кабинет.
– Виноват, Андрей Борисович, – молодой человек вскочил и отдал честь, лихорадочно переводя дыхание от волнения и страха.
Настоящий следователь одним движением бросил куртку на спинку стула. Тори наконец смогла пересилить себя и поднять глаза, потому что интрига относительно внешности этого человека накалилась, подобно железу жерле вулкана. Высокий, на удивление тоже молодой человек, выглядел, однако, старше своих лет, но это даже ему шло. Он был будто изо льда и мрамора :в правильных, резких и даже сухих чертах его красивого, благородного лица не было ни единого изъяна, кроме небольшой родинки на правой пазухе прямого, острого носа. В атлетичной фигуре виделась и правильная осанка, и походка, даже редкие, мимолётные жесты были резкими и правильными. Тёмные волосы были аккуратно зачёсаны, и было бы вернее сказать, зализаны на одну сторону. А большие серо-голубые глаза его были похожи на разбитые окна – в них не было проявления ни чувств, ни эмоций, как и во всей сущности этого человека. Абсолютно ледяной, мёртвый взгляд опустился на протеже, равнодушно проглядывая будто сквозь него, словно он был пустым местом.
– Отныне будешь заниматься описью пропавших вещей, раз на большее ты не способен, – холодно ответил следователь, возвышаясь над подчинённым. Когда последний открыл рот, чтобы несмело возмутиться, он добавил, – а иначе погонов лишу. Как ты и говорил: по уставу.
Старцев Андрей Борисович пребывал на службе следователя ГУВД около двух лет, предварительно окончив юридический факультет с синим дипломом – единственная 4 по философии помешала ему стать обладателем красного документа. На экзамене он не учёл того, что преподаватель разделял идеалистическую направленность философии, покуда сам Старцев был абсолютным материалистом.
И, с грохотом доказав профессору, что диалектический материализм как таковой имеет большую значимость, чем философия идеального реализма, а бытие первичнее сознания, заработал твёрдую 4. Однако от своего мировоззрения он не отказался: когда-то он был не таким мёртвым и правильным. И как же он таким стал? Что должно было случиться?
Это был человек-бунтарь, огонь-идея, старающийся покорить мир. Молодой эгоизм, что может быть привлекательнее для слабого пола? Старцев пользовался популярностью у однокурсниц, но влюбился он именно в ту, которая выказывала в его сторону только равнодушие, а потому его брало сомнение
Всё завертелось весной, под вихрь апрельских ветров. В то время, когда сердце и душа обнажают свои покровы, раскрываясь мишенью для пронзительных стрел Амура. Обострение мазохизма увлекло молодого Андрея и его возлюбленную так глубоко, что когда разум вернулся к нему, она выдвинула ультиматум.
Они сидели на лавочке в сквере. Он заканчивал институт, а она была только на первом курсе. Андрей гордился ею: его возлюбленная была актрисой, искренне мечтающей о славе Мэрилин Монро, о красной дорожке, о существенных ролях, спектаклях и кино. С улыбкой она рассказывала ему, как её взяли на роль Искры Поляковой в “Завтра была война”. Она как никто подходила на роль коммунистки, но сегодня она молчала. Так же, как и тогда – на лекциях. Длинные ресницы её были опущены, она перебирала пальцами.
– Мы видимся в последний раз, – произнес он, нарушая тишину. – Я уезжаю в Москву.
По щеке её потекла слеза. Андрей не знал, что ей ответить. Он поцеловал ей руку, сказав на прощание какие-то сумбурные слова, хотя они оба прекрасно знали, что их роман никогда не перерастёт в нечто большее. Старцев не понимал, почему потом бился в судорогах и не мог спать по ночам.
Их диалог начисто стёрся из памяти. Он даже забыл, как звучал её голос. И без этого, казалось бы, обыденной мелочи, Андрей помертвел. И, как ни странно, быстро забылся.
Следователь теперь, обратив внимание на арестантку, разглядывая её, вспомнил абсолютно всё. Он неспешно сел за стол. На лице его читалась несвойственная для профессионала палитра эмоций: растерянность, удивление, презрение и жалость. Льдистые глаза расширились, а пульс в висках участился, словно не кровь, а алкоголь струился по его жилам. Всё это походило даже на любовь с первого взгляда.
– Ваше ФИО, – коротко бросил он, уверенно взяв ручку и приготовившись к письму. Казалось, что он был настолько уверен в себе, что знал без её ответа, что записать в протокол.
– Дементьева Виктория Павловна, – вновь повторила девушка, но уже совершенно иным тоном. Это уже спокойный, покорный голос, растекающийся тихим эхом по холодным стенам кабинета.
– Дата рождения?
– Восьмого, десятого девяносто седьмого.
Следователь глубоко вздохнул, не поднимая глаз от файлов, продолжил сухой допрос.
– Место учёбы или работы?
– Российская академия народного хозяйства и государственной службы, – так же сдавлено отвечала Виктория, сверкая глазами исподлобья. – Юридический факультет. Государственно-правовой.
Старцев всё же оторвал взгляд, в упор посмотрев в глаза арестантки, которая от этого вжалась в стул, обхватив себя руками. Она не терпела такого нажима – для неё это приравнивалось к насилию.
– ..Я же не Каплан, чтобы на меня так смотреть!!! – вырвалось у неё из уст.
– Социальный статус? – напряжённо продолжал Старцев, покуда ледяной голос поражал арестантку подобно раковой опухоли.
– Разведена...
– Вы были замужем?.. – тихо спросил следователь, обескуражено вглядываясь в её глаза. Каким чудовищно несчастным и одновременно разочарованным он был в ту секунду! Сначала кажется, будто Андрей Борисович был поражён возрастом преступницы и не мог спросить о том, как в столь юном возрасте она могла выйти за муж и развестись.