Двадцать и двадцать один. Наивность

Das_Leben

Орлов рассказал заключённой, что отдал Михаилу и Анне ключи от её квартиры и теперь они живут там. Орлов-младший за это долгое время наконец встретился с матерью и познакомил межрайонку с товарищами по партии. В самой организации дела шли довольно нестабильно: их рейтинг в связи с тем, что федеральная преступница состоит в ней, значительно возрос, а наличие при Заславском пророка Заика, который обустроился в подвале, где некогда проживал Миша, повысил популярность партии. За два месяца в СДСПР вступило более полутора тысяч человек, но так как эта партия была нелегитимной, участились гонения, жертвы и обыски. На улицах столицы беспорядки приобретали стихийно-массовый характер.

Митингующие с требованием освободить всех политзаключённых подписывали петиции за имя президента, который планирует мобилизировать армию. Виктория была настороженна, но вполне довольна ситуацией.

– И вот ещё что! – девушка достала из-под блузы несколько тетрадных листов и передала их Сергею. – Распечатайте и передайте это Заславскому! Не спрашивайте что это: прочитаете – сами поймёте, только прошу – не забудьте, он знает, что с этим сделать.

– В таком случае я ухожу-с! – громко сказал Сергей, привлекая внимание охраны. – И, надеюсь снова увидеть уже на свободе.

Орлов кивнул в знак прощания и пока комендант открывал двери, он быстро спрятал тетрадь во внутренний карман своего пиджака. Виктория хитро улыбнулась, понимая, что лучшего связного партии найти бы не удалось.

В очередной раз перед глазами Виктории мелькнул номер “169”. Теперь, когда ей вернули очки, она могла разглядеть интерьер и окружение стен. Люминесцентные лампы не так сильно отсвечивали, кабинет был меньше, чем показалось заключённой на первой взгляд. Та, кому была дана кличка “Умница”, села за стол, любопытно озираясь по сторонам, и пока её освобождали от наручников её взгляд приковал портрет, который висел на противоположной стене.

Это была репродукция старой фотографии – единственная, которая висела в кабинете. В прошлые разы Виктория не замечала её, так как ей приходилось сидеть на другом месте и отсутствие очков не давало ей рассмотреть портрет. Теперь она видела изображение детально: изображение мужчины сорока лет – впалые щеки выдавали болезненность этого человека, само лицо было заостренным, неестественно бледным, черты которого были тонки и благородны. Карающий взгляд зеленоватых, сощуренных и пронзительных глаз с холодной неистовостью и непростительностью свысока смотрел на заключённую, подавляя морально, как явного врага закона. Эти глаза арестантка не могла перепутать ни с чем иным.

– Почему этот портрет висит на стене вашего кабинета? – вдруг спросила она, разглядывая изображение первого чекиста.

Старцев удивлённо поднял брови и обернулся. Поняв, о чём говорит заключённая, следователь взглянул на потрет так, что словно он видел бы его в первый раз, затем хмыкнул и вновь повернулся лицом к заключённой, которая будто загипнотизированная смотрел на репродукцию.

– А, собственно говоря, что в этом странного? Феликс Эдмундович раньше был председателем ЧК и министром внутренних дел...

– Наркомом, – строго перебила его Виктория, не отрывая глаз от портрета. – Почему он висит здесь? У вас?

– Очень многие работники полиции, службы безопасности и прокуратуры вешают портрет Дзержинского в своих кабинетах. Это символ, понимаете?

– Нет, – ревностно возражала заключённая, – это символ, но он не ваш! Вы не имеете право вешать портрет этого человека на стену своего рабочего места.

– Интересно почему?

– Потому что только дегенераты и мазохисты, обречённые на поражение, будут вешать портрет своего врага.

– Не понял, – на тонких губах следователя появилась ядовитая ухмылка.

– Вы, Андрей, утверждаете, что это – символ, но вы совсем не знаете истории, и даже хуже того –

не хотите понимать её! – голос Виктории был натянут, словно струна. Она была взвинчена – в том же состоянии, в каком она находилась на митинге на Болотной. – Я нигде не видела того, чтобы в современной Германии следователи вешали над своим рабочим местом портрет Гиммлера.

– Естественно, – сдержанно кивнул Старцев. – Потому как Гиммлер был национал-социалистом, а нынче, слава богу, в Германии другой порядок.

– Так почему же вы вешаете изображение Феликса Дзержинского?! Разве сейчас не другой строй? Разве не та власть, которой вы служите, более двадцати лет назад демонтировала памятник этому человеку и свергла социалистический строй, за который боролся и сгорал этот человек? Разве не против таких как вы, называя вас буржуазной контрреволюцией, сражался Феликс Дзержинский?

Он одиннадцать лет отбывал свой срок в таких же тюрьмах, как эта, он дольше был заключённым капиталистического режима России, чем председателем ВЧК в стране Советов. Феликс Дзержинский в первую очередь был революционером, большевиком, левым социалистом! Он был и оставался собой в душе до самой смерти! Это – наш символ! Символ всех левых политзаключённых, которые до последней капли крови отстаивают свою правду! А председатель ВЧК и наркомвнудел – всего лишь должности. И потому я спрашиваю раз снова и снова, желая получить ответ: почему портрет этого человека висит на стене?

Старцев замялся – пламенная речь заключённой не оставила ему шанса на парирование. Попытавшись найти хоть какой-нибудь ответ, следователь растерянно переводил взгляд сначала с портрета на Викторию, затем от неё на портрет. Это изображение было призвано подавлять преступников изнутри, однако теперь впервые Старцев почувствовал этот тяжёлый, неистовый взгляд горящих зелёным пламенем глаз на себе, ибо “ты и есть контрреволюция и предатель!” – кричал портрет, а в унисон с ним кричала и Виктория. Он проиграл битву и не ответил на этот вопрос.

– Послушайте лучше вот что, социалист, – произнес следователь и вынул из шкафчика стола стола свежеизданный журнал, на обложке которого большими алыми буквами пестрело название. – 4 июля в некой газете “Красная строка” с 3 по 9-ую страницы была напечатана довольного масштабная, но занимательная к анализу статья... – протянул Старцев, разворачивая издание на нужной странице. – Пожалуй, зачитаю вслух, не против?..

«Теория зарождения и вспыхивания революции в одной стране».

«В свете последних событий, произошедших и происходящих в мире и внутри Российской Федерации, каждому человеку, имеющему самые примитивные исторические и обществоведческие знания, несложно увидеть и провести параллели между современностью, начиная с 2014 ( в целом с 10-ыми годами XXI века) и 1914-17 годами, т.е. за 100 лет от нынешних дней. Не то, чтобы современность вовсе не имела никаких отличий от начала XX века – они скорее имеют схожесть со второй половиной XIX века – по накалу социального гнева и разочарования в государственной власти они имеют общие черты, что уже даёт повод серьёзно задуматься на эту тему.

Рассмотрим некоторые события данного момента, который в нынешнее время могут кардинально поменять течение истории, в первую очередь, в отдельно взятой стране – Российской Федерации.

17 – 23 февраля 2014 года прошли Зимние Олимпийские игры в Сочи. Особое внимание тогда мир сфокусировал на церемонии закрытия: детали этого торжества носили саркастических характер в сторону США. По поводу этих намёков можно сказать только то, что «Холодная война» не только носят очевидный факт, но и достигает своего апофеоза.