Двадцать один день неврастеника
Шрифт:
— И нет женщин! — закончил он, — совершенно нет женщин!.. Где они в этом году? неизвестно... Проклятый сезон!..
— Но зато у нас горы! — воскликнул я с ироническим восторгом... здесь чудесно... рай земной. Посмотри на эту растительность... эти флоксы и левкантемы выше буков... А эти гигантские розы!.. Так и кажется, что их вывезли из неведомой сказочной страны в шляпе де-Жюсье.
— Ах, как ты молод!
Я продолжал восторгаться:
— А эти горные ручьи... ледники... разве все это тебе ничего не говорит?...
— Ты меня смешишь... — отвечал Роберт... — не так уж я, право, глуп, чтобы
— Тебе, должно быть, больше нравится море?...
— Ах, и придумал, что сказать!... Море?... Да я вот уж пятнадцатый год каждое лето езжу в Трувиль... и могу похвастать, ни разу за это время не посмотрел на море... Противно... У меня посерьезнее заботы в голове... Не до природы мне... Да и надоело давно это все...
— Значит, ты приехал сюда поправлять свое здоровье. Что же ты, по крайней мере, лечишься?
— Очень серьезно... — ответил Роберт.
— Что же ты делаешь?
— В чем состоит мое лечение?
— Да.
— Да вот... Встаю в девять часов... гуляю по парку, около буфета... Встретишься с кем-нибудь... повздыхаем... поговорим про скуку... критикуем туалеты... Так проходит время до завтрака... После завтрака партия покера у Гастона... В пять часов казино... Сыграешь без азарта — ставка четыре су — в баккара... в семейный банчок... Затем обед... и опять казино... Вот и все... На другой день то же самое... Иногда маленькая интермедия с какой-нибудь Лаисой из Тулузы или Фриной из Бордо... Так-то, милый мой!.. Однако, поверишь ли, этот прославленный курорт, исцеляющий все болезни, нисколько не помог мне... Я такой же развинченный, как и до приезда сюда... Пустая выдумка — эти теплые воды...
Он потянул носом воздух и сказал:
— Вечно этот отвратительный запах... слышишь?..
Запах сернистых кислот доносился из буфета и распространялся по платановой аллее...
— Пахнет, как... ах! вспомнил... пахнет, как у маркизы...
Он громко рассмеялся.
— Представь себе... Однажды вечером я должен был обедать в ресторане с маркизой Турнбридж... Ты помнишь маркизу... высокую блондинку, с которой я жил два года?.. Нет?.. Не помнишь?.. Но, мой милый, весь Париж это знает. Ну, не важно!..
— Что это за маркиза? — спросил я.
— Шикарная женщина... мой милый... Была раньше прачкой в Конкарно. Потом, уж не знаю, по чьей милости,, стала маркизой, да еще маркизой Турнбридж... И что за умница это была, скажу тебе!.. Но вдруг маркизе вздумалось обедать дома, вместо того, чтобы идти в ресторан, как было условлено... Хорошо!.. Идем к ней... По когда мы открыли дверь, мы чуть но задохлись от противного запаха, пропитавшего переднюю. „Ах, Боже мой! воскликнула маркиза... опять мамаша постаралась... Ни за что не отучишь ее от этого...“ Дрожа от гнева, она побежала в кухню. Ее почтенная мамаша варила суп из капусты... „Я не позволю тебе варить у меня суп из капусты... Двадцать раз я тебе это говорила... ты мне испортишь воздух в квартире... Что, если-бы я привела с собой не любовника, а кого-нибудь другого, на кого была бы я похожа с такой вонью в комнатах?.. Когда ты это поймешь, наконец?.. И, обернувшись ко мне, она прибавила: „Честное
Ему стало грустно при этом воспоминании.
И все-таки это была замечательная женщина, — сказал он со вздохом... — один шик!.. Так вот, этот запах, который нас преследует здесь, напомнил мне суп матери Турнбридж.
— Воспоминание о маркизе поможет тебе переносить его... — сказал я.
— Ну будь здоров, — прибавил я, — подавая ему руку... Я мешаю тебе заниматься твоим лечением...
— Что ты, что ты? — запротестовал Роберт.
Но я прыгнул на лужайку и спрятался за огромной веллингтонией...
II
Сегодня вечером я пошел, вернее потащился в казино... Нужно же было где-нибудь убить время до сна...
Я сидел в саду на скамейке и рассматривал гулявшую публику. За мной стал следить какой-то толстяк. Вдруг он подошел ко мне и спросил:
— Я не ошибаюсь?.. Ты Жорж Вассер?
— Да...
— А меня ты не узнаешь?
— Нет...
— Я — Клара Фистул, мой друг...
— Не может быть...
— Да... да... ах! как я рад тебя видеть...
Он чуть не раздавил мне руку своим пожатием.
— Как? Разве ты не знал, что я здесь влиятельное лицо... Я заведую рекламой... Можешь располагать мною, черт возьми!..
В порыве дружеских излияний, которые меня впрочем очень мало тронули, он предложил мне свои услуги: бесплатный вход в казино... в театр... кредит в клубе... стол в ресторане и женщин...
— Ах! мы найдем, чем развлечься!.. Вот не ожидал тебя встретить!..
Я поспешил поблагодарить его. Желая показать, что я интересуюсь им, я спросил:
— Давно ты здесь?
— Вот уже десять лет, как лечусь здесь... а последние четыре года служу на водах...
— И ты доволен?
— Ах! мой милый!..
Но прежде чем идти дальше, я хочу познакомить вас с Кларой Фистул. Вот его портрет, найденный мною среди моих заметок.
„Сегодня у меня был Клара Фистул.
Клара Фистул вовсе не женщина, как можно было бы подумать, судя по его имени. Но он и не мужчина, а нечто среднее между человеком и Богам, — сверхчеловек, сказал бы Ницше. Он поэт, само собой разумеется, но не только поэт; он так же и скульптор, музыкант, философ, художник, архитектор, — на все руки... „Я объединяю в себе, — заявляет он про себя, — разнообразные стороны мирового разума, но это утомительно, и я начинаю тяготиться бременем своего гения“. Кларе Фистул еще нет и семнадцати лет, а он ужо давно проник в глубь всех вещей. Он знает секрет источников и тайну пропасти. Abyssus abyssum fricat.
Вы наверно представляете его себе высоким, бледным, с морщинами на челе от постоянных дум и мечтательными глазами. Ничего подобного. Клара Фистул — крупного роста, полный, неуклюжий, с широкими плечами жителя Оверни; его красные щеки так и пышут здоровьем. Он не замечает всей солидности своей фигуры и готов считать себя „бестелесным''. Хотя он и проповедует целомудрие и повсюду кричит о том, как „ужасно быть самцом“ и как „отвратительно быть женщиной“, однако все фруктовщицы его квартала ходят беременными от него.