Двадцать один день неврастеника

Мирбо Октав

— Холера? — переспросил хозяин, пожимая плечами... — Хороша холера... нечего сказать... Нализался, как свинья...

Матрос продолжал стонать. У него начались конвульсии. Он поднялся немного, опираясь на свои руки, и раскрыл рот. Голова у него качалась, грудь распирало от какого-то внутреннего давления, и его начало рвать.

— Скорей... скорей... помогите... — завопил мэр... — Это холера... холера, говорю я вам... У нас в Кернаке холера...

Несколько человек подошли, другие разбежались... Мэр отдавал распоряжения:

— Карболовой кислоты!.. Горячие компрессы!.. Зажгите костры на площади...

Хозяин шлюпки протестовал и все повторял: — „Да говорю же я вам, что

он пьян“. — Но мэр вскочил в шлюпку.

— Помогите мне... помогите мне... Не бойтесь...

Матроса подняли и вынесли на берег. Три человека в сопровождении мэра понесли его по всем улицам деревни в больницу.

— Что такое?.. Что случилось?.. — спрашивали женщины при виде этого необычайного кортежа.

— Ничего... — отвечал мэр. — Ступайте домой... Ничего... не бойтесь... это холера!

Женщины бледнели от ужаса и с воплями разбегались по всей деревне.

— Холера!.. холера!.. у нас холера!

И в то время, когда все разбегались, мэр еще громче отдавал свои приказания:

— Предупредите священника... пусть прикажет звонить в колокола... Посыпайте улицы солью... Не бойтесь... Зажгите костры, как в Марселе...

В больнице мэр сам хотел ухаживать за больным. Он раздел его, обмыл... и ободрял перепуганных сестер:

— Видите?.. я не боюсь... не нужно бояться... ничего... я здесь...

Он положил матроса на постель, устроил ему сухую баню, долго растирал его щеткой и положил ему горячие кирпичи под бока, под ноги, под мышки и на живот.

Матрос мычал, метался, отбрасывал кирпичи, которые ему жгли кожу, жаловался, ругался.

— Корчи... это судороги... скорее рома... — приказал мэр. — Принесите бутылку рома... не бойтесь!

Он всунул пациенту в рот горлышко бутылки. Пьянице это сначала, повидимому, понравилось, лицо его расплылось от удовольствия.

— Ну, видите? — воскликнул мэр. — Он приходит в чувство... ему лучше... Только ром!.. Мы спасем его... помогайте мне...

Быстрым движением он поставил опрокинутую бутылку прямо и еще глубже всадил горлышко в рот матросу.

Вдруг тот стал задыхаться и метаться в разные стороны. Спазмы подступили к горлу. Жидкость потекла назад через рот и нос со свистом и хрипом.

— Ну... пей же... глотай, черт проклятый, — говорил мэр, все глубже засовывая ему бутылку в рот...

Но глаза стали конвульсивно подергиваться и выкатились на лоб. Окоченевшие члены вытянулись, движения прекратились... Матрос умер, задохшись от рома.

— Слишком поздно... — произнес печальным голосом мэр. — Черт его бери!

В тот же вечер барабанщик обходил все улицы, через каждые двадцать шагов бил в барабан и читал следующую прокламацию:

К ЖИТЕЛЯМ КЕРПАКА.

Дорогие сограждане!

У нас холера. Уже были многочисленные жертвы. Будьте спокойны. Баш мэр вас не оставит. Он непрерывно будет заседать в мэрии, готовый ко всяким событиям и принявший твердое решение вырвать вас из когтей смерти. Положитесь на меня.

Да здравствует Кернак!

Но улицы опустели, и все жители уже стучали зубами, запершись в своих лачугах.

А вот парижский клубмэн Артур Лебо.

Однажды ночью прошлой зимой, когда я спал глубоким сном, меня вдруг разбудил сильный стук, как будто в соседней комнате упала какая-то мебель. В это время как раз часы пробили четыре, а моя кошка жалобно замяукала. Вскочив с постели, я быстро, без всяких мер предосторожности,

со смелостью, которая объясняется только моими ярыми консервативными убеждениями, открыл дверь и вошел в соседнюю комнату. Она была ярко освещена, и мне прежде всего бросился в глаза какой-то очень изящный господин во фраке и, поверите ли, с орденом в петлице. Он набивал драгоценные вещи в красивый желтый кожаный чемодан. Чемодан мне не принадлежал, но драгоценности были мои. Эта операция мне показалась противоречивой и неблагопристойной, и я готов был уже протестовать. Я никогда не встречал этого господина, но лицо его мне показалось знакомым. Такие лица можно видеть на бульварах, в театрах, в ночных ресторанах. Такие благообразные, выхоленные физиономии бывают у людей, про которых вы непременно скажете: „это должно быть постоянный посетитель клубов!“ Было бы преувеличением с моей стороны сказать, что я нисколько не удивился, увидев у себя в четыре часа утра человека во фраке, явившегося при том без всякого приглашения с моей стороны. Но помимо удивления я не испытывал никакого другого чувства, ни страха, ни гнева, которыми обыкновенно сопровождаются такие ночные посещения. Элегантная наружность этого милого на вид клубмэна тотчас же меня успокоила, потому что, должен сознаться, ничего подобного я не ожидал. Я скорее опасался встретить страшного и грубого грабителя, против которого нужно было бы употребить силу. А к этому я не чувствую никакой склонности, и, кроме того, никогда не знаешь, чем эти меры самозащиты могут окончиться. Увидев меня, элегантный незнакомец прервал свою работу и с благосклонной иронической улыбкой на устах, обратился ко мне:

— Вы меня извините, я вас так невежливо разбудил... По это не моя вина. У вас такая чувствительная мебель, что стоит только прикоснуться к ней самой легкой отмычкой, как она уже падает в обморок...

Тогда я осмотрел комнату. В ней все было перевернуто вверх дном: ящики открыты и опустошены, горки разбиты, маленький письменный стол-ампир, в котором я храню ценные бумаги и фамильные драгоценности, безжалостно опрокинут на ковер... Одним словом, настоящее разорение... И пока я делал свой осмотр, мой слишком ранний визитер продолжал своим приятным голосом:

— О! эта модернистская мебель... Как она хрупка! По моему, она также страдает болезнью века, она также неврастенична, как люди...

Его скромная, милая улыбка нисколько не оскорбила меня и безусловно подтверждала, что предо мной был очень благовоспитанный человек. Я решился заговорить с ним.

— С кем я имею честь говорить? — спросил я, следя менее беспокойным взглядом за работой ночного визитера, в то время как сквозняк из открытой двери смешно раздувал мою ночную рубашку.

— Боже мой! — ответил непринужденным тоном этот безукоризненный джентльмен, — мое имя было бы для вас, может быть, слишком большим сюрпризом в такой момент... Впрочем, вы, может быть, предпочтете отложить наше знакомство до более удобного случая. Я, с своей стороны, буду очень рад представиться вам в самом скором времени, но, должен сознаться, менее всего я рассчитывал сделать это сегодня и хотел бы сохранить пока строжайшее инкогнито, с вашего разрешения, конечно.

— Согласен... Но все это не объясняет...

— Моего визита в такой неурочный час и этого беспорядка?

— Да, именно... И я был бы вам признателен...

— Как же! — успокоил меня элегантный незнакомец — Ваше любопытство вполне законное, и я вовсе не думаю уклоняться... Но, простите!... если вы хотите со мной поговорить, то не найдете ли благоразумным одеть халат... Ваше дезабилье меня беспокоит... Здесь холодно... а при теперешней погоде так легко схватить проклятую инфлюэнцу.