Двадцатое столетие. Электрическая жизнь (старая орфография)
Шрифт:
Злополучный Арсенъ Маретгъ знаетъ это какъ нельзя лучше по собственному опыту.
Странно, однако, что вс эти образы царицъ, фаворитокъ, вельможныхъ дамъ и простыхъ крестьянокъ, съ Елепы Прекрасной до г-жи Помпадуръ включительно, обладаютъ замчательнымъ сходствомъ съ г-жею Мареттъ въ томъ возраст, въ которомъ она была назадъ тому тридцать два года передъ своимъ бгствомъ изъ-подъ супружескаго крова и какою постоянно вспоминаетъ ее себ обиженный и огорченный супругъ. Оказывается, что даже первая изъ всхъ женщинъ, Ева, была все тою-же г-жею Мареттъ — недурненькою блондинкой съ томными глазками. Гордая Семирамида — опять-таки г-жа Мареттъ, безпощадно стремящаяся къ деспотической
Да, вс эти женщины, съ первой и до послдней, какъ дв капли воды, походятъ на грозную г-жу Мареттъ… Вс он являются какъ-бы отраженіями роковой неотвязной блондинки, терзавшей Арсела Маретта сперва на яву, а теперь мучающей его во сн.
Сливая такимъ образомъ воедино личныя свои, еще болзненныя, воспоминанія съ историческими фактами, Арсенъ Мареттъ видитъ, какъ проходятъ передъ нимъ въ строгой посл довательности вс главы значательно подвинувшагося уже впередъ научнаго его труда, историческій отдлъ котораго завершается философскимъ. Логическая цпь выводовъ побдоносно и неопровержимо констатируетъ психологическое явленіе, столь часто уже обращавшее на себя вниманіе мыслитслей: женщина всегда остается женщиной, неизмнно тождественной всюду и во вс времена, — во вс вка и подъ всми климатами, тогда какъ у мужчины обнаруживается величайшее разнообразіе свойствъ, обусловленное вліяніями расы, исторической эпохи и графической обстановки.
Г-нъ Мареттъ чувствуетъ себя совершенно довольнымъ и счастливымъ, думая о впечатлніи, какое не замедлитъ произвести грандіозная его «Исторія непріятностей, причиненныхъ мужчин», — о вроятныхъ благодтельныхъ послдствіяхъ этого впечатлнія и о возможности для мужчинъ оградить, наконецъ, свою самостоятельность, столь дерзновенно попираемую до сихъ поръ женщинами.
Изъ этой историко-философской мечтательной дремоты вызвалъ Арсена Маретта неожиданно раздавшійся звонокъ телефоноскопа, — это безпрерывное дзинъ… дзинъ…, помипутно нарушающее нашъ покой и словно задающееся цлью безпрерывно напоминать, что мы при существующихъ условіяхъ ничто иное, какъ частичка громаднаго электрическаго механизма, — нчто врод петельки въ запутанной сти, сплетенной изъ многихъ милліоновъ проволокъ.
Привскочивъ въ кресл, онъ протянулъ руку и машинально пожалъ кнопку пріемнаго механизма.
— Слушайте: если депутатъ Арсенъ Мареттъ теперь на вечер у г-на Филоксена Лорриса, то его просятъ подойти къ аппарату, — отчетливо сказалъ голосъ телефонистки съ главной станціи.
Оказалось, что вызываютъ какъ разъ самого великаго историка. Сонъ г. Маретта мгновенно разсялся. Онъ немедленно-же отвтилъ:
— Я здсь! Кто говоритъ?
Пластинка телефононоскопа мгновенно освтилась и посл нсколькихъ секундъ неопредленнаго мерцанія на ней отразился совершенно явственно образъ дамы; сидвшей въ рабочемъ кабинет г-на Маретта, въ холостомъ убжищ, которымъ онъ обзавелся на холмахъ квартала Монморанси (въ XXXII парижскомъ округ). Это была уже пожилая, довольно полная дама, съ характерными чертами лица и очень густыми бровями, раскидывавшимися черной дугой надъ изогнутымъ римскимъ или, лучше сказать, орлинымъ носомъ.
Арсенъ Мареттъ упалъ, словно окаменлый, въ кресло. Несмотря на годы и произведенныя ими въ этой женщин перемны, онъ тотчасъ-же узналъ ее. Это была она, — вчный непримиримый его врагъ, недававшій ему покоя даже во сн,— она — г-жа Мареттъ!
Когда-то она была стройной, весело улыбавшейся блондинкой, но тмъ не мене Арсенъ инстинктивно узнавалъ ее теперь посл тридцатидвухлтней разлуки въ величественной дородной дам, стоявшей передъ нимъ съ нсколько обрюзглымъ, но все еще повелительнымъ видомъ.
— Да-съ, милйшій супругъ! Это я, — собственной моей персоной, — заявила она. — Надюсь, вы оцните мое добродушіе!.. Вы видите, что я, забывая законные поводы къ неудовольствію,
«Прежнее» — въ данномъ случа обозначало происходившее тридцать два года тому назадъ. Мысль эта мелькнула у Арсена Маретта, но у него не хватило духу ее высказать.
— Волненіе, въ какое вы пришли, мой другъ, при свиданіи со мной, меня радуетъ. Оно говоритъ въ вашу пользу, — продолжала дама. — Вижу, что вы не совсмъ еще меня позабыли!.. Вдь я не ошибаюсь?…
— He ошибаетесь, — едва слышно пролепеталъ Арсенъ.
— Подумаешь, какое долгое недоразумніе существовало съ вашей стороны и какъ присворбно вы заблуждались!.. Надюсь, впрочемъ, что одиночество васъ исправило?..
Арсенъ тяжело вздохнулъ.
— Очевидно, что вы теперь сознаете сами свою вину, a потому — не будемъ боле говорить о прошломъ. Я готова простить вамъ все, — великодушно забываю ваши прегршенія и возвращаюсь на прежнее мсто у домашняго очага!.. Ахъ, я вполн понимаю сердечное ваше волненіе, но прошу васъ, Арсенъ, старайтесь его побдить! Помните, что вы въ гостяхъ на вечер! Кланяйтесь отъ меня Филоксену Лоррису и его супруг! До свиданія, мы успемъ еще переговорить. Теперь я должна вдь кое-какъ устроиться въ вашемъ логовищ!..
Телефоноскопическое сообщеніе оказалось прерваннымъ, и г-жа Мареттъ исчезла. Арсенъ Мареттъ лежалъ съ минутку въ креслахъ безъ голоса и почти бездыханный, словно человкъ, пораженный громовымъ ударомъ. Оправившись, наконецъ, онъ вздохнулъ, поднялъ голову и сказалъ съ покорностью судьб:
— Принесла-же, вдь, ее нелегкая! Тутъ, разумется, ни-чего не подлаешь!.. Можетъ быть, впрочемъ, это и къ лучшему. Мой историческій трудъ закончивался немного вяло. Его заключенія выходили какъ будто блдными и слабоватыми. Присутствіе жены не преминетъ меня вдохновить… Она, разумется, станетъ меня мучить такъ, что и не приведи Господи. Справедливо говорятъ, однако, что нтъ худа безъ добра! Въ «Исторіи непріятностей, причиненныхъ мужчин женщиной съ каменнаго вва и по сіе время» важне всего именно конецъ послдней части. Теперь я увренъ, что при содйствіи г-жи Мареттъ онъ окажется у меня блестящимъ фейерверкомъ громовъ и молній.
VI
Филоксенъ Лоррисъ излагаетъ свои проекты. — Общеобязательное здоровье, доставляемое употребленіемъ національнаго и патріотическаго лекарства. — Новая разсянность Сюльфатена. — Резервуарх съ міазмами.
Сюльфатену удалось, наконецъ, розыскать бывшаго своего больного, Адріена Ла-Героньера, съ увлеченіемъ игравшаго въ билліардной зал оживленную партію съ прежней своей сидлкой, аппетитной толстуткой Гретли. Заставивъ своего паціепта прервать эту партію, инженеръ-медикъ вернулся вмст съ нимъ къ Филоксену Лоррису, вокругъ котораго усплъ уже сгруппироваться кружокъ серьезныхъ людей, неспособныхъ увлекаться такими пустяками, какъ инструментальная и вокальная музыка, хотя-бы даже въ произведеніяхъ наиболе выдающихся композиторовъ. Этотъ истинно-философскій кружокъ украшали своимъ присутствіемъ, между прочимъ, двица Бардо, докторъ по всмъ отраслямъ человческаго знанія и двица Купаръ, сенаторъ Сартскаго департамепта. Об он обсуждали съ Филоксеномъ Лоррисомъ какой-то спорный, не вполн еще выясненный, отвлеченный научный вопросъ.
— Оставляю тебя съ этими барышнями, — сказалъ потихонько Филоксенъ Лоррисъ сыну. — Поговори съ ними. Ты убдишься, что это образцовыя женщины, умы которыхъ не имютъ ничего общаго съ втренными мельницами… Помни, что ты можешь одуматься. Время пока еще не ушло!.. Ничто не мшаетъ теб сдлать предложеніе той или другой изъ нихъ. Выбирай любую!
— Благодарю покорно!
Адріенъ Ла-Героньеръ за послдніе нсколько мсяцевъ очень измнился. Благодаря знаменитому національному и патріотическому лекарству, дйствіе котораго, по распоряженію Филоксена Лорриса, испробовалъ надъ нимъ инженеръ-медикъ Сюльфатенъ, процесъ возстановленія надорваннаго его организма подвинулся замчательно быстро. Адріенъ, дошедшій было до послдней степени физической немощи и умственнаго отупнія, вернулъ уже себ, по крайней мр, судя по наружности, прежнее здоровье и энерню. Жизненная сила, почти совершенно изсякшая передъ тмъ, опять била могучей струею въ обновленномъ его организм.