Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
– Куда вы деваете мыло, спецжиры и спецодежду, положенные литейщикам?
– спросил он сразу, войдя в кладовую.
Кладовщик, детина лет сорока, на минуту растерялся, но быстро собрался и, дыхнув на Ефима сивушным смрадом, нагло объявил:
– На складе нет, не пужай! Я не из пужливых, не таких видал!
– Я вас не пугаю, а требую ответа. Кстати, почему вы пьяны на работе?
– Я?! Пьян?! Да я хоть по нитке пройдусь, не качнусь.
«Верно, -
– Вы были на войне?
– спросил он.
– На какой войне?
– вытаращил глаза кладовщик.
– Ты про мылу или про войну?
– Про то и другое.
– Так я вам растолковал, - он уже на «вы» обращался к Ефиму, - мыла, жиров и спецовок три месяца не получал... На войне не был, броня.
– Бронь?
– громко переспросил Ефим.
– Броня, - невозмутимо подтвердил кладовщик.
– Вы чем-то серьезно больны?
– Я здоров, никакого браку во мне нет. Пущай другие болеють.
«Вот и еще один забронированный», - с удивлением отметил Ефим. В обеденный перерыв он отправился на центральный склад. Завскладом встретил его угрюмо, сквозь зубы процедил, что полной нормы кладовщику из литейки не отпускали, получал половину, вот копии накладных. Ефим взял под расписку копии и прямиком направился к Батюшкову.
– «Мыло», «жиры», «спецодежда»... не понимаю, что это?
– Батюшков поднял глаза на Ефима.
– Не догадываетесь? Это перечень всего того, что центральный склад выделил рабочим нашего цеха и чего они видом не видали и слыхом не слыхали.
—Как? — удивился Батюшков и немедленно вызвал кладовщика.
Перепуганный кладовщик тыкал в ведомость толстым указательным пальцем:
– Вот, сами рабочие расписались. Я все выдал...
Подписи оказались поддельными. Выяснилось, что кладовщик бессовестно тащил все полагающееся литейщикам и продавал на черном рынке по бешеной цене. Часть выручки пропивал, остальное перепадало кому следует...
После суда разбронированный вор попал, наконец, на фронт. Услышав о таком исходе дела, Ефим саркастически усмехнулся: «Что же такое защита Родины - священный, почетный долг или отбытие наказания за грехи тяжкие?»
Авторитет Ефима в цехе заметно вырос. «Новый сменный справедливый, — хвалили его женщины, - за рабочих заступается...» Но мужская часть смены с виду никак не реагировала на поступок Ефима. Лапшин оставался самим собой, план не выполнялся.
Однажды Ефим подошел к бригадиру:
– Сергей Назарович, поучите меня, пожалуйста,
– Зачем?
– сверкнул глазами Лапшин.
– Заменить хотите?
– Полноте, что вы! Я немножко освоил все операции, кроме вашей. Надо же и этому научиться. Вдруг заболеете? Кто вас заменит?
– Левка-Соловей. Он умеет. А впрочем, - Лапшин рубанул рукой воздух, - валяйте, учитесь, авось пригодится! Я не против!
– добавил равнодушно.
Ефим с осторожным оптимизмом отметил эту перемену.
Специальность заливщика не требовала особого умения и технических знаний, скорее, изрядной физической силы и сноровки. Лапшин со злорадной ухмылкой посматривал, как Ефима покачивало туда и сюда, когда, зажав в дрожавших от напряжения руках длинную ручку двенадцатикилограммового тигля с кипящим металлом, он переносил его от электропечи к форме.
– Глядите, товарищ сменный, — вежливо язвил Лапшин, — не свалитесь ненароком! Охнуть не успеете — сваритесь!
Но после нескольких попыток Ефим приспособился к заливке.
– Я трепаться не люблю, - вдруг разоткровенничался тогда Лапшин, — зря язык медом не мажу, скажу тебе как есть: ты мужик подходящий, на вид жидковат, щуплый, а напористый, факт! Видать, тебя фронт здорово обкатал. И на еврея, скажу тебе честно, ты не похож.
Последняя фраза прозвучала в устах Лапшина как высший комплимент. А Ефим словно бы пропустил ее мимо ушей. Ему было сейчас важно совсем другое: Лапшин дрогнул. В этом не было сомнения.
Дрогнул-то дрогнул, но до полной его капитуляции - расстояние неопределенное... Неизвестно, сколько бы еще кочевряжился норовистый полурабочий-полурецидивист, если бы не произошло непредвиденное.
... В обеденный перерыв Лапшин подал Ефиму заявление с просьбой отпустить его на два дня в деревню, проведать больную мать.
– Не верите? Привезу справку из сельсовета. Вы меня еще не знаете, я что хошь могу, а мараться брехней не буду, - патетически заключил он.
Ефим разрешил отлучку. Однако спросил:
– Кого вместо себя на заливку рекомендуете?
– Ясно, Соловья! Справится не хуже меня, малый - во!
– Лапшин выпятил большой палец с грязным ободком.
– Даром что домушник, а работяга! Хват! Быку рога свернет!..
Разрешение на отпуск Лапшину, кроме сменного мастера, должны были дать старший мастер и начальник цеха.
– Как можно, Ефим Моисеевич, не подпишу!
– категорически возразил Мальков.
– И с ним хоть кричи караул, а без него?..