Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
– Можно узнать, зачем это? — спросил он.
– Зачем?
– искренне удивилась Крошкина, - пожалуйста, могу объяснить. Праздничный номер нашей газеты должна украсить полоса о вас, лучшем мастере, и о вашей ударной смене. Вы читаете нашу многотиражку «Все для победы»?!
– Читаю... иногда. А стоит ли, Алевтина Михайловна, поднимать шум вокруг только-только окрепшей смены? Тем более вокруг меня?
– серьезно спросил Ефим. «Похоже она не знает, какой я на самом деле «литейщик», - подумал он.
– Неужели Батюшков не сказал ей, что я журналист?»
– Стоит, стоит, давайте, выкладывайте, - поторапливала
Беседа продолжалась около часа. Крошкина исписала страниц пятнадцать в своем блокноте.
– Спасибо за беседу, Ефим Моисеевич. В обеденный перерыв к вам придет редакционный фотограф. До свидания, - она поправила шляпку и пританцовывающей, неестественной для ее возраста походкой вышла из кабинета.
Ефим облегченно вздохнул. «А беседу она, - отметил он про себя, - вести не умеет, непрофессионально!.. «Выкладывайте...» А что выложить? Правду? Как меня третировали на первых порах бывшие уголовники? Как случай помог вывести на чистую воду блатнягу и саботажника бригадира Лапшина? Как уголовную «честь» Левки-Соловья задело превосходство мастера-еврея?
– Журналист Сегал давно усвоил: такую правду не напечатать.
– Странная женщина, - подумал он о Крошкиной.
– Что-то в ней есть привлекательное, даже притягательное, а что-то просто отталкивающее. Непонятная особа. Да Бог с ней! Пришла, ушла...»
* * *
Вторая полоса праздничного номера многотиражки «Все для победы» от 6-го ноября 1944 года была полностью посвящена мастеру Сегалу и его смене. Чуть выше середины полосы - групповой снимок смены, в центре его - Ефим. Над полосой шапка, набранная крупным шрифтом: «Ефим Сегал - герой фронта, герой тыла». Под этой громовой шапкой чего только не нагородила Алевтина Крошкина: и «беззаветный воин с оружием в руках», и «бесстрашный сын матери-родины», и «не жалея сил и времени», и «не покладая натруженных рук», и т.д. и т.п. Казалось, корреспондентка употребила весь арсенал затертых и заезженных штампов для создания «героического образа современника». Смену, правда, Алевтина Михайловна тоже расписала. Но тут палитра была куда беднее: видно, весь запас красок потратила она на главного героя, на прочих осталась полуводичка — не гуашь, не акварель. Ефим читал примитивно состряпанную оду, стыд и гнев переполняли его. «Разделаюсь я с этой Алевтиной после праздника! У, холодная сапожница!
– выругался он.
– Только разлад внесет в смену своей писаниной.
А после праздника его неожиданно пригласили в партком завода, к парторгу ЦК ВКП(б) Зое Александровне Гориной. «Час от часу не легче, — ворчал он, направляясь в дом общественных организаций, где находился партком.
– Зачем он, беспартийный человек, потребовался самому парторгу? Поздравить, что ли, его решили после рекламного газетного материала?»
В большом, строго обставленном кабинете парткома Ефима встретила высокая, очень миловидная, средних лет женщина с открытым русским лицом. Темно-синий английского покроя костюм как нельзя лучше оттенял ее пышные волосы цвета спелой пшеницы. Серые умные глаза глядели мягко, приветливо.
– Здравствуйте, товарищ Сегал, - сказала она высоким меццо-сопрано, - извините, что оторвала вас от работы. Это для дела. Очень нужно... Вы на заводе всего пять месяцев, а уже успели сделать много полезного, подобное не каждому
«Так я и предполагал: благодарность», - подумал Ефим.
– Газета непомерно преувеличила мои заслуги, - возразил он, - гипербола невероятная.
Горина мило улыбнулась.
– Не надо принижать своих достоинств. Цех выведен из прорыва и выведен прочно. Разве это мало, особенно в условиях войны?
– Я не умаляю своих заслуг, Зоя Александровна, но так писать просто нельзя, просто вредно... Это я говорю вам не как литейщик, а как ...
– Как журналист, - договорила Горина.
– Не удивляйтесь, мне известна ваша истинная профессия. Товарищ Родионов рассказал мне, что вы квалифицированный журналист. И это, знаете, очень кстати. Недавно самого опытного работника нашей газеты мобилизовали в армию. И товарищ Родионов рекомендовал вас на его место.
Что скажете?
Ефим ответил не вдруг. Конечно, он согласен. Пусть многотиражка, но все же газета. В меньшем масштабе, чем он привык, но стихия-то родная. Однако и к цеху он успел привязаться, там он не просто руководит двумя десятками рабочих, а делает нечто гораздо более полезное - помогает бывшим рецидивистам навсегда покончить с их преступным прошлым. Успел ли он сделать процесс их нравственного очищения необратимым?
– Это хорошо, что вы не сразу соглашаетесь, - проговорила Горина, - но перейти в редакцию вам придется. Сейчас там ни одного журналиста: редактор - инженер-конструктор, заместитель, женщина, - бывший агроном или садовод. Профессиональный уровень литработника Крошкиной вам уже известен. Ответственного секретаря, я уже сказала, взяли в армию. Его-то мы и просим вас заменить.
– А вам известно, что я беспартийный? Очевидно, ответственным секретарем желательно иметь члена партии?
– Совсем не обязательно, - возразила Горина, - партийных товарищей в редакции вполне достаточно... А почему, разрешите вас спросить, такой передовой человек, как вы - не коммунист?
Ефим усмехнулся:
– Позвольте ответить вам вопросом на вопрос: вы, вероятно, хотели спросить меня, почему я не член ВКП(б), а спросили - почему не коммунист?
Горина выпрямилась в кресле, слегка сдвинула брови:
– Вы считаете, что между коммунистом и членом ВКП(б) есть различие?
– в ее голосе невольно прозвучала ирония.
– Принципиальное и по существу!
– горячо воскликнул Ефим.
– По-моему, коммунист в подлинном высоком смысле этого слова - человек, который превыше всего ставит общественные интересы, готовый на любые личные жертвы во имя прогресса и счастья всех. Бескорыстное служение высоким идеалам, ни благ особых, ни привилегий особых, короче, коммунист - это убеждение, а член партии - принадлежность... не более.
По мере того, как Горина слушала Сегала, ее лицо становилось все напряженнее.
– Еще до войны, - уверенно, как нечто не раз подтвержденное жизнью, выкладывал Ефим, - когда я работал в печати, мне довелось встретить десятки членов партии - и бюрократов, и народных захребетников... Да и на фронте попадались, не найду для них более подходящего определения, извините, мерзавцы, принадлежащие ВКП(б).
Горина рисовала на листе бумаги цветным карандашом какие-то фигурки, головки, перечеркивала их, молчала. А Ефим запальчиво продолжал: