Его Искушение
Шрифт:
Я надеялась, что у моего малыша будут отцовские глаза, но у маленького сопящего комочка они совсем не такие…
И опять пелена слез и радостных, и горестных, и счастье от понимания, что уже не одна…
Часть Ивана останется со мной, будет жить в венах нашего сына… А значит, и я… больше не одинока. Потому что в эту самую секунду в моей душе переворот и воздух возвращается в легкие, словно дышать могу наконец-то в полную грудь.
Мне кислород вернули…
Смысл жизни…
Гибель Ивана была не напрасной…
Он отбил нашему
— Как ты назовешь мальчика, Аврора? — задает вопрос врач и я внутри ликую.
Ласкаю своего малыша, провожу пальцами по светлому пушку, такой непохожий на Ивана, моя копия, но он его сын.
Приглядываюсь и начинаю замечать, что есть отцовские черты, проскальзывает даже хмурость бровок…
Когда с трудом размыкаю искусанные, изжёванные в кровь губы, мой голос похож на слабый сип, но все же Авраам меня слышит…
— Мой сын будет назван в честь деда, профессор.
Поднимаю, наконец, взгляд на резко замершего врача и столбенею от того, как смотрит, как в его глазах горят застывающие слезы…
— Я назову сына Димитрий…
Глава 53
Иван Кровавый
Закат. Наблюдаю, как солнце прежде, чем умереть, окрашивает небеса в кровавый багрянец. Облака темнеют, чернеют, полыхают и впитывают в себя гарь и копоть.
Я мертв. Убит. Шакалы пируют.
Есть бродяга, неприметный мужик в потрепанной одежке. Есть холодная квартира на окраине, в доме с клубом на первом этаже, где народ веселится. Бесит. Прикрываю глаза. Я лежу на кровати в одежде, с оружием в руке. А в груди рана, огромная, зияющая дыра.
— Иван…
Ее крик мне в спину, словно моя куколка поняла что-то. Гашу воспоминания. С ними я слаб. То, во что я сейчас ввязываюсь, опасно. Первый шаг удался.
Я даже не надеялся…
Внутри бушует ярость, боль, горечь. В моей жизни расклад простой. Либо ты, либо тебя. Иного не дано.
И как на повторе разговор с нарытым гением-программистом.
— Машина заминирована.
— Ты уверен?
— Да. Дистанционка там. Беспроигрышный вариант. Кто сядет за руль — будет трупом. Хорошая работа, я скажу, делал умелый подрывник, все учел. Подарочек не жахнет, пока именно адресат не сядет за руль.
— Как такое возможно?
— Технологии и человеческий ум.
Поджимаю губы.
— Если за руль сяду не я, они не активируют бомбу?
— Нет. Пока стопроцентно не будут уверены. Но тут нужно понимать кто цель. Вы или девушка, для которой вы приобрели автомобиль.
— Аврора.
Ее имя как выстрел и образ перед глазами. Распущенные длинные волосы, чистый червонец, глаза на пол-лица, зеленые, яркие, бледная кожа. Одно воспоминание и внутри тоска дикая, безумная, оглушающая болью от намека на то, что ей навредят.
Куколка. Моя брусника. Куст, сумевший прорасти в выжженной и засыпанной пеплом земле.
И внутри ярость из-за неизбежности, фатальности. Мясорубка запущена, лезвия остры, и они рубанут то, что дороже всего, дороже собственной жизни.
Неизбежность.
Ярость на грани безумия. Комбинация. Опасная. Ненормальная. Сумасшедшая просто. Но все же… возможная…
— Господин Кац, вы слышите меня?
Профи поправляет очки на круглом лице, возвращает меня, и я произношу единственный вариант, который приемлем для меня:
— Цель я.
Сжимаю кулаки. Если бы не пустил слух, что хочу лично подарить куколке прощальный презент, прежде чем списать в утиль, если бы враг заподозрил, кем для меня стала Аврора — целью стала бы она.
Бить по больному, чтобы прогнуть.
— Что ты можешь мне предложить? — задаю вопрос гениальному программисту, сильно похожему по внешности на крыску в очках, с вытянутым носом и кривыми передними зубами.
— Вы действительно собираетесь пойти на эту аферу?
— Да. Выхода нет. Только так. Сможешь сбить сигнал?
— Я не волшебник. Сбить не смогу. Это попросту невозможно.
— Предлагаешь мне убиться?
Откидывается в кресле и начинает усердно жевать карандаш, как он его до сих пор не изгрыз только.
— Думаю, я смогу его замедлить, дать фору в несколько секунд… Правда не уверен, что получится.
Всматриваюсь в пухлое лицо с кудряшками на голове и держусь, чтобы не придушить юмориста, а этот крендель крутится в кресле, раскачивается, словно играется, но взгляд сквозь окуляры у него острый, цепкий, хоть и действительно крысиный.
— Только я хочу заметить, что при самом благоприятном прогнозе — вероятность успешного покушения на вас девяносто восемь процентов, — наконец, откусывает несчастную резинку с карандаша и откидывает огрызок в сторону.
— Хотя, если быть четким, то, скорее, исход неблагоприятный на девяносто восемь с половиной процентов. То, что вы хотите, почти невозможно, нужно поймать волну, создать помехи, плюс человеческий фактор. Вы все равно банально можете не успеть выбраться, господин Кац. Так что это практически приговор.
И поправляет очки на манер всезнайки. Гашу вспыхнувшую агрессию. Человек не боится сказать правду. Похвально.
— А ты мне нравишься, Пухляш. Ну что же, твое дело устроить помехи сигнала и дать мне секунды отсрочки по взрыву, два процента — это все же лучше, чем ничего…
— Боюсь, что это слишком невероятно. Вы не сможете…
— Оставь мне беспокоиться о том, что я смогу, а что нет, дай мне эти два процента. И точка.
— Я постараюсь.
Пухляш оказался действительно гением, он дал мне фору, все остальное дело техники. Машина взорвалась. Я выжил. Успел выбраться. Действуя по-звериному быстро, не давая себе отсрочек, а может, просто повезло. Впервые в жизни фортануло.