Эгоист (дореволюционная орфография)

Вернер Элизабет

— Мой братъ никого не принимаетъ! — возразилъ Густавъ раздражительнымъ тономъ, такъ какъ при овладвшемъ имъ страшномъ нетерпніи каждая помха была бы для него до крайности непріятна.

При слов „братъ“ маленькій господинъ поклонился еще ниже и, доверчиво подойдя къ Густаву, произнесъ:

— А, такъ вы, значитъ — мистеръ Густавъ Зандовъ, знаме­нитый нмецкій журналистъ? Я чрезвычайно радъ, что на мою долю выпало счастье познакомиться съ такой знаменитостью, которую по достоинству цнитъ и наша фирма.

— Что же вамъ собственно угодно? — спросилъ незнакомца Густавъ, въ то же время кинувъ на него взглядъ, говорявшій о его искреннемъ желаніи вьпихнуть за дверь этого поклонника его таланта.

—

Я — агентъ фирмы Дженкинсъ и Компанія. Я только что сегодня пріхалъ сюда съ партіей переселенцевъ и счелъ необходимымъ немедленно же постить нашего уважаемаго длового друга. Но такъ какъ мистеръ Зандовъ не принимаетъ, то, можетъ быть, вы разрешите сообщить вамъ то, что мн нужно?

Это окончательно лишило Густава послдней доли терпнія, которой онъ еще обладалъ. Принять въ такой моментъ агента фирмы Дженкинсъ и Компанія было выше его силъ. Поэтому онъ съ величайшей невжливостью накинулся на представителя этой ненавистной ему фирмы:

— Я не принимаю никакихъ сообщенiй, предназначенныхъ для моего брата. Передайте ему завтра свои извстія въ контор. — И вдругъ, внезапно перейдя съ англійскаго языка, на которомъ онъ говорилъ съ американцемь, на нмецкій, онъ раз­разился рзкимъ ругательствомъ: — ахъ, чтобы чертъ побралъ этихъ Дженкинса и Компанiю и всхъ ихъ агентовъ и отправилъ всю банду на ихъ проклятыя земли на Запад, чтобы ихъ „человколюбивыя“ спекуляціи пали на ихъ же собственныя головы!

Сказавъ это, Густавъ быстро вышелъ черезъ другую дверь.

Агентъ остался въ полномъ изумленіи и въ замшательств поглядлъ ему вслдъ. Правда, онъ не понялъ части рчи, произнесенной по-нмецки, но все же ему было достаточно ясно, что слова „знаменитаго нмецкаго журалиста“ содержали извстную грубость. Къ своему огорченію онъ долженъ былъ признать, что для него не осталось никакой надежды еще сегодня сдлать желаемое сообщенiе. Старшаго мистера Зандова нельзя было видть, а младшій... Маленькій господинчикъ покачалъ головой и, направляясь къ выходу, произнесъ:

— Эти нмецкіе журналисты — удивительные люди!.. Они такъ нервны, такъ раздражительны!.. Если говоришь имъ комплименты, они отвчаютъ грубостью. Нтъ, наши представители печати куда вжливе, когда говоришь имъ объ ихъ большой извст­ности!

Между тмъ Джесси дйствительно заперлась въ своей комнат и тамъ залилась слезами. Никогда въ своей жизни она не была въ такомъ отчаяніи, никогда не чувствовала себя та­кой несчастной, какъ въ эти часы. Только теперь поняла она, какъ полюбила человка, котораго во что бы то ни стало хо­тла оттолкнуть.

Она уже давно, когда Густавъ еще былъ въ Германіи, втайн интересовалась имъ. Правда, лично его она не знала, но его статьи соткали невидимую нить между нею и братомъ ея опекуна. Съ какимъ усердіемь читала она всегда его статьи, съ какимъ восторгомъ слдила эа полетомъ его идеализма!.. Она чувствовала, что вполн раздляетъ вс его мысли и чув­ства, и постепенно Густавъ сталъ для нея своего рода идеаломъ. И вотъ теперь этотъ идеалистъ явился предъ нею, чтобы, отказавшись отъ всего своего прошлаго, отдаться денежнымъ спекуляцiямъ своего брата. Онъ трусливо скрылъ отъ брата свою сердечную привязанность, сталъ громоздить интригу на интригу, лишь бы не потерять общаннаго ему состоянія, а ко­гда это состояніе было поставлено на карту, подверглось риску, тогда онъ отрекся отъ своей невсты и предпочелъ богатую наслдницу. Единственными побудительными причинами всего образа его дйствій были самый жалкій эгоизмъ, самый низменный расчетъ. Джесси возненавидла и презирала Густава всми силами своей души, но ея сердце разрывалось отъ того, что она должна была длать это, что она была принуждена презирать именно этого человка.

Джесси кинулась на диванъ и рыдая зарылась лицомъ въ подушки. Внезапно

кто-то назвалъ ее по имени и, съ испугомъ приподнявшись, она увидла, что въ ея комнат стоитъ Густавъ Зандовъ. Она вскочила съ дивана и воскликнула:

— Мистеръ Зандовъ, вы пришли сюда? Вдь я же...

— Да, вы заперли предо мною дверь салона, — перебилъ ее Густавъ, — и приказали горничной никого не впускать сюда, но я все же не остановился предъ всмъ этимъ и, не взирая на запоры и горничную, проникъ къ вамъ. Я долженъ переговорить съ вами... это необходимо для насъ обоихъ.

— Но я не желаю слушать васъ! — воскликнула Джесси, тщетно стараясь вернуть себ самообладаніе.

— А я желаю быть выслушаннымъ, — возразилъ Густавъ. — Сперва у меня было намреніе послать къ вамъ Фриду въ качеств парламентера, но мн это показалось слишкомъ долгимъ. Она все еще у своего отца.

— У кого?

— У своего отца — моего брата.

Джесси стояла, словно окаменвъ. Это открытіе явилось столь внезапно, что въ первый моментъ она не могла понять его. Только когда Густавъ спросилъ: „Такъ позволите ли вы мн теперь оправдаться?“ — у нея въ душ вспыхнули надежда и счастье. Она дозволила Густаву взять ея руку, посл чего онъ, подведя ее къ дивану, усадивъ ее и самъ свъ возл нея, эаговорилъ:

— Я долженъ покаяться предъ вами, миссъ Клиффордъ, а для того, чтобы все объяснить вамъ, мн необходимо коснуться далекаго прошлаго моего брата. Позже я объясню все подробне, теперь же вы должны узнать лишь то, что можетъ оправ­дать меня.

Густавъ все еще держалъ въ своихъ рукахъ руку молодой двушки, и Джесси вовсе не протестовала противъ этого. Она начала теперь врить въ возможность оправданія.

— Мой братъ перенесъ тяжелыя огорченія въ своей семей­ной жизни, — продолжалъ Густавъ. — Его бракъ, который, какъ казалось, сулилъ полное счастье, закончился ужаснымъ открытіемъ. Онъ увидлъ, что его обманули его жена и ближайшій другъ, и событія этой катастрофы были таковы, что вмст съ гибелью его семьи рухнуло и его вншнее положенiе въ жизни. Онъ не пожелалъ, да и не могъ, дале оставаться на родин и отправился въ Америку. Здсь его приняли ваши родители. Но онъ оставилъ въ Германiи дочь, свое единственное дитя, тогда еще очень-очень маленькое. Въ своемъ гнв и огорченіи противъ всего онъ не желалъ признавать и сво­его ребенка; его дочь осталась у своей матери, которая, получивъ разводъ съ моимъ братомъ, вступила въ бракъ со своимъ возлюбленнымъ.

Густавъ на мгновеніе замолкъ. Все время, пока онъ говорилъ, Джесси слушала его напряженно, затаивъ дыханіе. Затмъ на ея блдномъ и мокромъ отъ слезъ лиц постепенно сталъ появляться румянецъ, который разгорался все боле, по мр того какъ Густавъ снова принялся за свой разсказъ.

— Тогда я находился еще въ университет, — произнесъ онъ, — и не имлъ возможности вступиться за Фриду; вс мои обращенія къ брату по поводу ея оставались безрезультатны, но я не покидалъ своей маленькой племянницы. Глубоко пе­чальна была жизнь бдняжки въ семь, гд она для всхъ являлась помхой. Отчимъ выносилъ ее лишь съ крайнимъ недовольствомъ, мать относилась къ ней съ полнйшимъ равнодушіемъ, почти съ отвращеніемъ; своимъ подростающимъ своднымъ братъямъ и сестрамъ она была совершенно чужда и съ каждымъ годомъ все сильне и сильне чувствовала свое одиночество. Какъ только въ моемъ распоряженіи очутились достаточныя собственнныя средства, я заявилъ о своихъ правахъ надъ нею, какъ дядя; ихъ влолн охотно признали за мною, и я вырвалъ племянницу изъ тхъ ужасныхъ условій ея жизни. Я помстилъ ее въ закрытое учебное заведеніе, и тамъ она оставалась до смерти своей матери. Эта смерть разорвала ту цпь, которая возбуждала въ моемъ брат его огорченіе, и то­гда я ршилъ во что бы то ни стало завоевать его дочери ея права.