Эхо забытых стен
Шрифт:
Ему предстоял долгий, тяжелый путь. И каждая клетка его существа говорила: выживи. Выживи, несмотря ни на что. Не только для себя. Но и для того, что должно было прийти. Для того знания, которое не должно погибнуть. И для тех лиц, которые он видел в своих "снах" о будущем. Их время еще не пришло. А его время… его время тоже было еще не закончено. Борьба продолжалась.
Истощенный, промокший и исцарапанный, Алексей задержался на вершине холма, давая своим легким прийти в норму, а бешено стучащему сердцу – успокоиться. Воздух здесь, на этой небольшой высоте, был резче, пронизан запахом мокрой хвои и прохладой раннего утра. Поднявшись на гребень, он выбрался из наиболее густых зарослей шиповника, которые так замедлили преследователей с собаками. Каменистый склон, уходящий
Прислушиваясь, он ловил отдаленный, слабый лай снизу. Звук был глухим, перемежающимся – собаки то приближались к сложным участкам подъема, то, видимо, пятились или обходили их, направляемые людьми. Он оценил расстояние: они все еще там, у подножия холма, или, возможно, уже начали искать пути обхода. Несколько минут затишья после его подъема были драгоценным, хоть и мимолетным шансом.
Теперь его главная задача – уйти дальше, как можно быстрее и максимально тихо, используя сложную местность себе во благо. Каменистый склон на другой стороне холма уходил вниз в долину, более открытую, чем ельник, но изрезанную ручьями и укрытую густым кустарником по берегам. Этот маршрут давал возможность двигаться быстрее, чем продираться через густой лес, и одновременно предоставлял укрытия и водные преграды для сбивания следа.
Спустившись с гребня, он начал осторожный спуск по противоположному склону. Ноги скользили на мокром камне, каждый шаг требовал предельного внимания. Он перепрыгивал через расщелины, спрыгивал с невысоких уступов, приземляясь мягко, чтобы не произвести лишнего шума. Тяжелый мешок за спиной несколько мешал, нарушая равновесие, но он приноровился компенсировать его вес, используя топор для баланса, когда это было нужно.
Усталость давила все сильнее, как физическая, так и психологическая. Долгий, полный напряжения бег, короткая, тревожная ночь без сна – всё это накапливалось, требуя своего. Мышцы рук и ног горели от непривычной нагрузки. Колючки шиповника оставили на открытых участках кожи, запястьях и шее, болезненные красные полосы. Одежда давно пропиталась влагой и не высыхала, ощущаясь холодной и тяжелой. Но это было мелочи. Гораздо тяжелее было чувство одиночества, постоянной угрозы и неопределенности.
Он спустился в долину. Местность изменилась. Здесь преобладал смешанный лес – старые дубы с широкими, низко опущенными ветвями, березы с влажной, блестящей корой, участки, поросшие высоким бурьяном и камышом вдоль медленных ручьев. Трава была высокой и мокрой от росы, скрывая под собой неровности земли. Идти приходилось осторожно, чтобы не угодить в скрытую яму или не оступиться.
Проходя мимо огромного старого дуба, раскинувшего свою мощную крону, Алексей вдруг замер. В его "канонной" памяти не было упоминаний о таких глухих районах Парадиза, о местных жителях или охотниках. Всё, что происходило за стеной Мария, вплоть до самой границы с невидимой внешней опасностью, было покрыто завесой тайны для основной части населения и даже для Гарнизона, не покидавшего стен без крайней необходимости. Поэтому каждый шорох, каждый необычный признак человеческого присутствия вызывал у него мгновенное, инстинктивное напряжение.
Под деревом он увидел... Не следы погони. Что-то другое. Угли старого костра, уже потухшего, но явно не размытого дождем прошлой ночи, значит, не очень давнего. И рядом с ним – примятая трава, указывающая, что здесь кто-то сидел или лежал. Возможно, всего несколько часов назад. Кто?
Не преследователи – они идут по его следу, и им незачем разбивать лагерь так быстро и близко. Тогда кто? Другие охотники? Бродяги? Изгои? В диких землях Парадиза, особенно в отдаленных районах стены Мария, жили те, кто не вписался в жесткую структуру общества за стенами. Бандиты, дезертиры
Он обошел место привала широкой дугой, стараясь не оставить своих следов рядом с чужими. Несколько десятков метров спустя он снова замер, прислушиваясь. Тишина. Ни шороха. Это было тревожно. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Нужно было оставаться предельно внимательным. Этот лес не был пустым. Он был полон опасностей, причем разных – идущих за ним и живущих здесь постоянно.
Примерно к полудню, когда солнце, едва видимое за плотной облачностью, должно было находиться в зените, Алексей добрался до большого озера, одного из тех, что он приметил на "карте" в своей памяти. Вода казалась спокойной, лишь мелкая рябь бежала по ее поверхности под порывами холодного ветра. Берега были поросшие камышом, а чуть поодаль начинался смешанный лес, более светлый и редкий, чем густые ельники Медвежьего Угла.
Озеро представляло собой и препятствие, и возможность. Переплыть его в мокрой одежде и с мешком – слишком опасно, можно утонуть от переохлаждения или усталости. Обойти его – займет много времени, а у него этого времени не было. И к тому же, обход по берегу мог быть самым очевидным путем для его преследователей.
Единственный вариант – пересечь его в самом узком месте, где он казался наиболее мелким, по едва заметной каменистой отмели или через участок, где из воды выступали кочки или поваленные стволы деревьев. Алексей вспомнил, что дед упоминал такое место при описании своих охотничьих угодий в этих краях. Он стал осторожно двигаться вдоль берега, выискивая это место. Вода у берега была прозрачной, сквозь нее просвечивало каменистое дно.
Через несколько сотен метров он увидел то, что искал. Ряд крупных, обросших мхом валунов и затонувших деревьев тянулся цепочкой через озеро, словно указывая путь к другому берегу. Некоторые из них едва выступали над поверхностью воды. Это была его "тропа".
Он снял мешок, крепко завязал его горловину. Спрятал в него топор и нож, убедившись, что они не выпадут, даже если мешок упадет в воду. Прихватил сверток с клинками УПМ и спрятал их в мешок для надежности. Распустил часть веревки из своего запаса, завязал на одном конце петлю, надел ее через голову на шею, а сам мешок с припасами привязал к концу веревки. Так, в случае падения, он мог попытаться отвязать его или хотя бы не потерять на дне.
Встав на первый, выступающий из воды камень, он осторожно двинулся вперед. Ледяная вода тут же схватила его ноги. С каждым шагом камни становились глубже, вода поднималась. Холод был пронизывающим, он ощущал, как кровь отливает от конечностей, стремясь согреть жизненно важные органы. Колени дрожали, не столько от усталости, сколько от холода и напряжения. Валуны были скользкими от мха, приходилось постоянно искать равновесия, чтобы не упасть в более глубокое место.
Прохождение по цепочке камней заняло у него минут десять или пятнадцать мучительных шагов. Вода поднималась ему уже выше пояса на самом глубоком участке, и он едва не потерял равновесие на одном особенно скользком камне. Мешок за его спиной, чуть отставленный на конце веревки, погрузился в воду, и его вес стал почти неощутимым – что было плюсом. Но страх потерять единственные запасы и оружие был сильным.
Наконец, он достиг противоположного берега. Измученный, замерзший, дрожащий. Его губы приобрели синюшный оттенок. Он рухнул на пологий, поросший травой склон, переводя дыхание, кашляя и отплевываясь водой, случайно хлебнутой во время перехода. Вода стекала с его одежды и волос, образуя у его тела небольшую лужу.
Он вытянул веревку с мешком, развязал узел на шее. Мешок был мокрым снаружи, но, кажется, содержимое не сильно промокло – дедовский навык работы с кожей и просмолкой ткани дал о себе знать. Быстро извлек сверток с клинками – сухо. Оружие – сухо. Проверил сухари – они чуть отсырели, но еще пригодны в пищу.