Эхо забытых стен
Шрифт:
Эта мысль, эта почти религиозная упертость, давала ему якорь в этом шторме страха и усталости. Он выживет. Неважно, сколько ему придется пройти, сколько перетерпеть, сколько встретить опасностей. Он доберется туда, куда должен. И тогда… тогда посмотрим.
Огонь в очаге потрескивал. Одежда у огня слегка отсырела, но постепенно начинала подсыхать, издавая запах влажной шерсти и ткани. Ночь все еще стояла за стенами. Но он уже не был так беспомощен. У него был огонь. Было примитивное укрытие. Было немного еды. И была его воля – упрямая, закаленная этим миром и памятью другого. И этого, возможно, было достаточно, чтобы пережить еще одну ночь. И начать новый день. Каким
Ночь внутри зимовья казалась менее бескрайней, чем под открытым небом, но от этого не менее тяжелой. Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая на бревенчатые стены танцующие тени, делая тьму по углам еще более глубокой и зловещей. Алексей сидел, спиной к стене, завернувшись в единственную сухую вещь – старый шарф, который служил подушкой для головы. Одежда, развешанная на самодельных жердях у очага, постепенно отдавала влагу, распространяя пар и запах сырого леса, перемешанный с въевшимся в ткань дымом. Она еще не была полностью сухой, но уже не липла к телу пронизывающим холодом.
Дрожь ушла, сменившись приятным, глубоким теплом от близкого огня. Усталость навалилась всем своим весом. Он прикрыл глаза, слушая шум леса снаружи. Ветер шелестел в кронах деревьев. Иногда доносился далекий, приглушенный вой зверя – возможно, волка или другого ночного обитателя. Но, кроме этих естественных звуков, всё остальное казалось погруженным в гнетущую тишину. Ту тишину, которая не приносила успокоения, а, наоборот, заставляла нервы натягиваться струной. Была ли это естественная тишина ночного леса, или тишина выжидания, тишина скрытого присутствия? Он не мог быть уверен. И эта неопределенность истощала сильнее, чем долгий путь и холод.
Он снова подумал о преследователях. Каковы их действия сейчас? Отступили ли они, поняв, что потеряли след в такой глуши? Или они разделились, продолжая прочесывать лес, используя свои навыки и, возможно, информацию, которую он не учел? Ведь кто знает, какие еще тайны скрывает этот, казалось бы, обычный для него мир, на самом деле населенный куда более древними и загадочными сущностями, чем он знал даже из "канона". Не всё там было объяснено до конца. Например, происхождение Аккерманов... и, вероятно, возможности их противников из королевской семьи.
Лежавшие в углу кости молчаливо взирали на него из темноты. Немой упрек или суровое напоминание. Его дед Игнат однажды сказал: «Мы, Аккерманы, живем долго, если нас не убивают. Но умираем, чаще всего, в одиночестве. Словно Проклятие, даже будучи снятым Первым Королем, не отпускает нас до конца. Слишком сильная наша связь с чем-то, что обычным людям неведомо. Словно душа наша не совсем принадлежит этому миру, внучек».
Алексей тогда не понял всей глубины этих слов, списав их на старческую меланхолию или свойственные его роду "странности", о которых говорили в Остроге. Теперь, глядя на эти кости в глуши, наедине с собственным, чудовищным знанием, он начинал ощущать это на уровне каком-то... глубинном. Словно он действительно был здесь временно, не совсем вписан в полотно этой реальности, наблюдатель, носитель памяти о другом, более шумном, технологичном, безумном мире, в то время как сам мир за Стенами оставался погруженным в свой собственный кошмар невежества и ожидания.
Привычно для последних дней, он достал из мешка кресало. Огонь начал угасать. Подбросил несколько поленьев. Пламя лизнуло сухую древесину, снова разгорелось, отгоняя самые плотные тени. Помещение наполнилось легким треском и шипением смолы, вытекающей из горящего дерева.
Ему необходимо было составить план. Острог остался позади, путь обратно – равнозначен самоубийству. Преследователи, вероятно, где-то рядом или могут настигнуть. Еды почти нет. Холод усиливается с каждым днем. Ноябрь на подходе. Зима в этих северных землях жестокая и беспощадная. Укрыться на всю зиму в этом зимовье? Нереально. Еды нет, и её тут не добудешь в нужных количествах. Лесники не появятся до весны, если вообще появятся. Оставаться – означало медленно умереть, как тот, кто уже лежал в углу.
Значит, двигаться. Куда? Строго на север, в еще большие дебри? Это может спасти от погони, но верная гибель от голода и холода в глуши. На юг, ближе к стене, к другим городам и поселениям? Это рискованно из-за возможности встретить тех, кто его ищет, или гарнизоны, или просто недружелюбных людей. Но там были дороги, были запасы еды, была возможность попытаться, наконец, связаться с миром, получить информацию, или хотя бы найти попутчиков (что тоже было рискованно).
Алексей прищурился, глядя в огонь. Если его знания из прошлого верны, Стена Мария падет весной 845 года. Сейчас конец 844. Осталось около полугода. За это время он должен был преодолеть сотни километров до Шиганшины, или хотя бы до столицы стены Сина, города Митрас, или другого крупного центра, где он мог бы предпринять хоть какую-то попытку изменить ход событий. Не было никакого способа сделать это, не приближаясь к населенным пунктам, даже ценой риска. Бегство в полную глушь лишь отсрочит неминуемое и не принесет ему пользы. Ему нужна информация. Ему нужны люди. Ему нужны возможности, которые может дать только близость цивилизации, как бы уродлива и лжива она ни была.
Значит, на юг. К стене Мария. А оттуда... каким-то образом пробиться к центру событий. Не пешком же через весь остров! Он нуждался в лошади, в проводнике, в скрытных средствах передвижения. Или хотя бы в знании местности и дорог. И это всё он мог получить только у людей.
Рискнуть и выйти к людям. Прятаться, но быть поблизости. Слушать. Наблюдать. И ждать возможности. Ждать момента, когда его знание станет ключом, а не проклятием.
Вновь он опустил взгляд на лежащие кости. "Как тебя звали, охотник?" - подумал он беззвучно.
– "От чего ты бежал? Или кого искал?". Кости молчали. Как молчал этот мир обо всём, что на самом деле происходило. И только он один нёс в себе это чудовищное знание, словно непосильную ношу, врученную ему самой судьбой.
Предрассветные часы были самыми холодными. Огонь в очаге оставался лишь тлеющими углями, лишь слабо светившими в темноте. Тепло быстро уходило из зимовья. Алексей натянул полусухую одежду. Она казалась грубой и холодной. Он зашнуровал сапоги, неприятно влажные и жёсткие. Мышцы всё ещё ныли, но теперь он чувствовал в них скрытую силу, готовность к движению. Ноги не слушались идеально, но несли его.
Когда небо начало заметно сереть, отливая перламутром, Алексей встал. Тело отозвалось болезненным скрипом и хрустом суставов. Он осмотрел зимовье в последней раз. Останки охотника. Угасший очаг. Старые тряпки. Жалкий, мрачный схрон на краю мира. Он подошёл к костям, наклонился. Чувство какого-то непонятного родства с этим погибшим в одиночестве человеком. Почтительный жест. Ни слова, лишь мысль. "Прости, брат. Не получилось у тебя. Но я попробую. Не закончить вот так."