Эхо забытых стен
Шрифт:
Примерно к середине дня, пробираясь вдоль берега небольшого, неторопливого ручья, где трава была особенно густой и высокой, он вдруг услышал это. Сначала едва слышно, как жужжание насекомого. Затем чуть громче, сменяющееся, неровное… Звук топора. Четкий, ритмичный стук рубящего дерева. Звук человеческой деятельности, находящейся достаточно близко.
Алексей замер, сливаясь с густой прибрежной растительностью. Сердце, вяло бившееся от усталости и голода, внезапно сжалось и заколотилось в груди. Любитель одиночной вырубки в лесу. Лесоруб. Или… кто-то другой? Преследователи, имитирующие обычного
Он осторожно приподнялся над травой, стараясь не качнуть ветки и не зашуршать листьями. Вглядываясь сквозь переплетение стволов и ветвей в направлении звука. В нескольких сотнях метров, сквозь лес, он видел движение. Неясные силуэты людей. Двое или трое? Топор звучал периодически, перемежаясь с мужскими голосами, говорящими о чём-то обычном, мирном. Они не разговаривали вполголоса, не таились – это был обычный рабочий разговор.
Вроде бы не преследователи. По крайней мере, они не вели себя как те профессиональные ищейки. Слишком открыто. Но это не гарантировало безопасности. Любые незнакомые люди могли представлять угрозу в этом мире. Могли донести о появлении странного, потрепанного юноши, бродящего в лесу. Могли оказаться недружелюбными или даже опасными.
И всё же… У них была еда. И, возможно, знание дорог. А он умирал от голода.
В голове Алексея развернулся внутренний диалог. Рискнуть? Показать себя? Изобразить заблудившегося охотника или крестьянского сына из дальнего хутора, который потерял дорогу? Насколько правдоподобно это будет выглядеть? Его измождённый вид, промокшая и грязная одежда, его лицо, на котором отражались дни и ночи ужаса и лишений… Это будет трудно объяснить.
Но альтернатива? Продолжать голодать в лесу? С каждым часом его силы таяли, делая возможность добраться до обитаемых мест все более призрачной. С каждым часом он становился менее способен избежать реальной опасности, будь то звери, бандиты или его ищейки, если они настигнут его в таком состоянии.
Звуки топора и голоса стихли. Видимо, они закончили работу над этим деревом и двинулись дальше. Или сделали перерыв на еду. Еда. Одна только мысль об этом вызывала головокружение.
Алексей медленно опустился на землю. Голоса становились отдалённее. Они уходили дальше в лес. Не к нему. Он остался один наедине со своим голодом и этим жестоким выбором. Подползти поближе к тому месту, где они работали, и попытаться найти что-то оставленное – остатки обеда, огрызки хлеба? Или даже рискуя быть замеченным, попытаться дождаться их ухода и подойти к месту их стоянки?
Жадное, отчаянное желание поесть перекрывало все разумные предосторожности. Голод толкал на безрассудство. Идти по их следу сейчас, пока он еще свежий – это почти гарантированно вывести на них. Но тогда он будет истощён и, возможно, не сможет оказать сопротивление или бежать.
Он отлежался еще несколько минут, позволяя телу хоть немного восстановиться, насколько это было возможно. Звуки топора и голосов становились всё слабее, пока, наконец, не затихли вовсе, растворившись в шуме леса. Видимо, они ушли работать дальше.
Это был его шанс. Возможно, единственный.
Поднявшись, он почувствовал себя ещё слабее, чем утром. Каждый мускул дрожал от усилия. Но желание поесть, первобытное и неодолимое, толкало его вперед. Он двинулся в том направлении, откуда доносились звуки, с той же предельной осторожностью, с какой двигался последние дни. Прямо, через траву и подлесок, стараясь наступать тихо.
Путь до места, откуда доносились звуки, занял несколько минут. Чем ближе он подходил, тем сильнее становился запах… Нет, не пищи. Запах свежесрубленной древесины. Ели или сосны. Приторный, смолистый запах.
Вот оно. Небольшая просека, где было свалено несколько деревьев. Лежали тяжелые стволы, распиленные на части. Воздух был наполнен запахом опилок и смолы. Видны были четкие следы сапог на земле – глубокие отпечатки, которые могли оставить только взрослые мужчины. Рядом с одним из пней, где они, видимо, сидели, был притоптанный участок земли. И…
И ничего. Никаких остатков еды. Только оброненный кем-то большой деревянный чурбан. Никаких тряпок, никаких обрывков хлеба, никаких костей. Ничего. Лесорубы были аккуратными. Или они унесли всю свою еду с собой.
Это было разочарование настолько сильным, что почти свалило его с ног. Чувство было таким острым, таким болезненным, что заставило забыть о голоде на мгновение. Он рискнул. Он шел, тратил драгоценные силы. И не нашел ничего. Абсолютно ничего, кроме запаха срубленной древесины и чужих следов.
Голод вернулся, утроив свою силу. Он был почти в отчаянии. И тут, совершенно случайно, его взгляд упал на землю чуть дальше, среди кучи опилок. Небольшое, присыпанное хвоей, темно-коричневое пятнышко. Не похоже на опилки. Он наклонился, присмотрелся. Огрызок чего-то?
Пальцы нащупали это пятнышко. Приподняли. Обычный картофельный очисток. С тонкой коркой земли. Всего лишь один. Забытый кем-то или специально брошенный. Мелочь. Ничтожное количество еды.
Но для Алексея в этот момент этот грязный картофельный очисток был словно манна небесная. Не думая ни секунды о чистоте, он поднёс его к губам. Жевал медленно, ощущая легкий крахмальный вкус и привкус земли. Крошечное количество еды, которое всё равно что ничего для его истощенного организма, но… Оно было. Это было еда. И эта крупица питания, как бы отвратительно она ни казалась, была символом – символом того, что мир живой, что где-то есть люди, есть еда. И что ему нужно добраться до них.
Доев очисток, Алексей поднялся. Теперь ему нельзя было оставаться на этом месте слишком долго – их следы были свежие, и кто знает, когда они могут вернуться или откуда могут прийти другие люди. Ему нужно было использовать эту крошечную, жалкую подачку, чтобы двигаться дальше. На юг. Только на юг. К гибнущему миру за стенами, к людям, которых он не должен был спасать, но о которых слишком много знал. К своей невероятной судьбе. И первый, пусть и мизерный, шаг на этом пути он сделал сейчас. Найдя огрызок жизни среди чужих следов.