Экстремальная педагогика
Шрифт:
СТРАХ
Часто педагогам приходится использовать угрозы, вызывая в учениках страх. До определенного момента, до конкретного возраста, это помогает влиять на поведение детей. И тут есть два существенных момента. Первое - основанное на страхе воспитание крайне примитивно и неустойчиво. И второе - чем чаще прибегали к страху в указанных целях, тем труднее будет потом, когда страх перестанет действовать, а именно сдерживать животные порывы.
Начнем с первого. Какое качество мы можем воспитать в человеке при помощи страха? Страх может быть разным: страх перед родителями, перед директором, учителем и так далее. Страх перед физической расправой, перед отношением коллектива, перед раскрытием тайны - много можно вспомнить таких вещей, которых боятся дети в школьном возрасте. Чем сильнее и острее страх, тем большее влияние он имеет на ребенка и человека, это естественно. Но, вместе
Итак, при помощи страха можно воспитать самые простейшие качества.
Можно заставить ребенка не бить и не обзывать других. Или молча сидеть на уроках, не выкрикивая с места. Но будет ли это воспитанием? Конечно же будет, но лишь воспитанием первого этапа. Воспитанием самых примитивных качеств, предпочтений и привычек личности. И если на этом педагог исчерпывает свои возможности воспитания детей, то мы вероятно получим не одного 'трудного подростка' в будущем.
Почему?
Дело в том, что какой бы интенсивности не был страх, он практически ничем не подтвержден. Если раньше существовали хоть какие-то реальные возможности (отчисление из школы, когда родители с ребенком мыкаются из школы в школу, а их нигде не хотят принимать или перевод детей в спец. школы, школы закрытого типа, лишение родительских прав и передача в детский дом) то сейчас фактически их нет. И не надо обвинять меня в жестокости и кровожадности. Я не призываю к тому, чтобы каждого обронившего бранное слово ребенка переводили в непонятную для многих спец. школу. Дело в том, что когда существовал прецедент, им можно было подтвердить, обосновать вызываемое в ребенке чувство страха. Ведь в СССР не лишали 'пачками' родительских прав, а спец. школ было очень мало, но был, как я уже сказал, создан прецедент. Сейчас же возможностей подтвердить свои полномочия пугать не имеется. Именно поэтому, когда ребенок дорастает до определенного возраста, он со всей прозрачной очевидностью воспринимает этот суровый факт. И тогда, сначала осторожно, он начинает свой путь 'к свободе'. Это естественное свойство развивающейся личности. Как личность малыша пробует на 'прочность' всех вокруг, степень их влиятельности на него, так и наша личность (на каком бы этапе она не находилась) никогда не смирится со страхом. Он противен ей в принципе. Личность может быть только в отрыве от страха, зная методы борьбы с ним. По-другому она будет лишь существовать. Поэтому ребенок пробует нарушить какой-либо простенький запрет и внимательно наблюдает за привычной реакцией со стороны педагога. Она, конечно же, остается точно такой же, какой была вчера и два года назад - педагог пытается вызвать в ребенке чувство страха. Но ребенок уже не тот, он уже многое знает. Он понимает, что слова педагога пусты и за ними нет ничего, это помогает справиться со страхом. И тогда, после такой пусть и простенькой, но что самое главное самостоятельной борьбы, ребенок бывает щедро вознагражден. Во-первых, в этом процессе запросто можно рассмотреть положительные моменты. Личность качественно прорабатывает принципиальный механизм борьбы со сдерживающими факторами, вырабатывает алгоритм, который в дальнейшем будет только совершенствоваться. Так, в первый раз ребенок получает долгожданную свободу. Но есть и отрицательные с точки зрения общего становления личности в социуме моменты. Он получает умение и знание обходить неугодные ему запреты педагогов. Существует еще опасность того, что ребенок пойдет по пути наименьшего сопротивления. Когда все угрозы педагогов оказываются блефом (как и бывает в основном в жизни), но одновременно существуют угрозы совершенно иного рода (на самом деле подтвержденные чем-либо опасным для каких-либо сторон жизни ребенка), развитие личности может приостановиться. Время понадобиться на то, чтобы научиться перекладывать рабочий в первом случае алгоритм на случай второй.
Представьте себе человека, который вырос в описываемых мной условиях, при пустых угрозах. И представьте себе другого, который по любому обещанию наказания, негативных последствий своих действий получал это самое наказание и негативные последствия. Согласитесь, что второй скорее научится смелости осознанно преодолевать страх. Кроме того, скорее он научится и трезвости ума, определяя в каких случаях оно того стоит, а в каких нет. Да и многое другое у него пойдет быстрее.
Но и это еще не все. Такой ребенок, распознавший в угрозах педагога блеф, понимает, что таким образом можно завоевывать в среде сверстников определенный статус. Ведь, как правило, те дети, которые первыми узнают блеф, не отличаются способностью
Вот как писал об этом гениальный педагог. С.Л. Симончик:
'...Но и безопасность-Мы тоже бывает опасной для воспитателя.
Пока ребенок под родительским надзором, он - самый сильный в этом мире и самый
слабый. Он защищен родителями, но не от них. Он охраняет свою безопасность от
взрослых, которые ходят за ним по пятам и кричат свое "нельзя", шлепают по рукам и
злятся. Как же велик запас доброты у маленького, если он сберегает ее лет до трех, до
пяти и все еще бежит к нам, и все еще ласкается!
Но вот он подрос и впервые вышел во двор. Теперь он самый слабый, каждый может
обидеть его. А маминой защиты нет. Теперь нужнее всех защитник, заступник, свои люди, "наши". Теперь верх берет безопасность-Мы в ее худшем варианте, и начинается великая, на всю жизнь, игра в "наших" и "не наших", в "своих" и "чужих", игра, диктуемая острой нуждой в безопасности. "Наши" - в нашем дворе, на нашей улице; а в соседнем дворе, на другой улице - чужие. Свои не обидят, чужие не дадут проходу. Я не могу оставить своих, потому что я в них нуждаюсь. Вот эту нужду поймем - и мы почти все поймем в поведении школьника.
Мама ругает: "Где пропадал?" Мальчик знает свою вину, но он ничего не может поделать, у него нет выхода. От безысходности он дерзит маме, но и завтра он будет во дворе столько же, сколько и все. Он не может отличаться от всех, он должен выглядеть в глазах других точно таким же, как все, он должен быть "своим", и хоть каждый день его
наставляй - все будет по-прежнему, потому что те побои, те унижения, та беззащитность, та отверженность, что грозят ему во дворе, страшнее материнского и отцовского гнева.
Его безопасность теперь зависит не от родителей, а от ребят во дворе. Все наши фразы:
"Что ты в них нашел? С кем ты связался? Я запрещаю тебе дружить с ними!" - все это
пустое, бесполезное. Потребность в безопасности невозможно подавить, а фразам она и
вовсе не поддается.
Но может быть, не пускать ребенка во двор? Так ведь и в школе то же самое, и в школе
нужна защита. Внутри каждого класса есть "наши" и "не наши", "свои" и "чужие".
Хорошо, если мальчик справляется с учением. А если нет? Тогда школа становится особо опасной зоной, и он зорко высматривает, как избежать беды. Юлит, хитрит, обманывает, подделывает отметки в дневнике, прячется от учителей, превращается в клоуна, добивается, чтобы его выгнали с урока, - ему надо быть героем среди своих, ему надо отстоять свое достоинство перед учителями. Он, от которого все столько терпят, он - самый несчастный среди всех. Он, как зверек, борется за жизнь, за свое "я". Он связан с
"нашими" по рукам и ногам. У "наших" свои словечки - и он коверкает язык, он не может говорить не так, как они; у "наших" свои манеры - и он перенимает их; "наши" девочки в гольфах пришли - и она не может надеть колготки, даже если мама убьет ее. "Наши" носят вязаные шапки и шарфы цвета такой-то футбольной команды - и ему нужны точно такие же шапка и шарф. Хотя бы для того, чтобы его не били... Стали старше - и совсем разделились по тому, кто как одевается, кто как причесывается, у кого какая сумка. Эта необходимость быть как все, носить знаки принадлежности к "своим", к своей группе, не отличаться от своей группы ни речью, ни образом жизни, ни взглядами, ни привычками, ни манерами, ни даже походкой, ничем не отличаться - это желание, которое мы с таким пылом осуждаем, сильнее подростка. Он ничего не может поделать. Он не может жить один, он должен быть среди своих.
Когда же подростки взрослеют, то еще хуже. Все чужое на себя натянет, лишь бы "свои" принимали. И опять: если хороший работник, если талантлив, если есть своя сила - человек может позволить себе самостоятельность. Чуть послабее - тянется к "нашим",
"наш" или "не наш". Причем самые слабые и бесталанные особенно строго охраняют
принцип, с яростью гонят "чужих".
Человека, с детства державшегося за "наших", отличишь сразу: среди "своих" он развязан, распущен, дерзок, нахален. "Свои" и нужны ему для того, чтобы распускаться. Среди "чужих" - застенчив, неуклюж, осторожен. Здесь он в состоянии готовности, он должен проявиться, он должен завоевать место, он должен и здесь стать "своим"...'
И вот, обладая новым знанием, такой ребенок начинает процесс становления своего статуса в школьном коллективе. Не угодным педагогической общественности способом - не познавая сложности наук. Он смеется и издевается над учителями, слабыми детьми, взрослыми, прекрасно понимая, что ему за это ничего не будет. Он упивается свой силой, наблюдая за теми, кто не способен на подобное поведение. Он получает свое место в обществе. С этого момента он минимально восприимчив к угрозам, он совершенно перестает учиться и вообще убирает обучение, знания из своей системы ценностей. Он ни за что не введет в эту систему то, что не давало ему когда-то реализоваться в обществе. А учителя, те учителя, которые ранее воспитывали его через угрозы, берутся за головы и ужасаются: что из него выросло?!