Элизабет Тейлор
Шрифт:
«Я был с Бертонами в Риме полтора месяца назад, — сказал режиссер Франко Дзеффирелли, — От меня не ускользнуло то, что Элизабет пыталась справиться со все возрастающей агрессивностью Ричарда и его неприятием того, как она помыкала им. А она привыкла помыкать им с самого начала их отношений. По-моему, Элизабет искусственно вызвала эту катастрофу, чтобы проверить, насколько еще сильны их чувства друг к другу. Она пыталась напугать Ричарда, чтобы ему стало ясно, что он все еще любит ее и нуждается в ней».
Бертон сам был в ужасе от того, что алкоголь подчинил себе всю его жизнь. Он, наконец, проконсультировался
«Он объяснил, что ему не хочется останавливаться в гостинице, и это вполне понятно, потому что там отбоя не будет от репортеров и ему не дадут ни минуты покоя, — вспоминала Софи Лорен. — Я сказала Ричарду, что мы будем рады принять его у себя — он может поселиться в домике для гостей».
Объявив, что он не брал в рот спиртного вот уже две недели, Бертон 13 июля в сопровождении врача, сиделки, секретаря и двух телохранителей уехал из Рима. На следующий день его адвокат заявил, что все трудности взаимонепонимания между супругами преодолены. Он также признал, что причиной размолвки явилось пьянство Ричарда. «Теперь эта причина устранена. Он не пьет и намеревается держаться и дальше, — заявил адвокат. — Например, совсем недавно, когда мы отмечали мой день рождения, он поднял за меня тост с бокалом содовой».
До конца не уверенная в том, что ее муж окончательно отказался от спиртного, Элизабет тотчас решила встретиться с ним в Риме, тем более что там у нее должны были состояться съемки фильма «Место водителя». Своим друзьям в Калифорнии она предложила пари: «Поставьте немного денег на то, что мы вскоре будем вместе, обещаю — не прогадаете».
20 июля Ричард поджидал жену, сидя в «роллс-ройсе» в римском аэропорту Фьюмичино, когда Элизабет сошла вниз по трапу, одетая в голубые джинсы, оранжевую майку и со своим знаменитым бриллиантом на пальце. Агенты службы безопасности провели ее сквозь кордон репортеров и истошно вопивших фотографов к лимузину Бертона. Ричард нежно поцеловал ее в щеку, затем поводил губами по шее и, наконец, зарылся лицом ей в плечо. Толпа разразилась аплодисментами. Элизабет расплакалась, а шофер повел машину на виллу Понти.
«Они так счастливы, что снова вместе, — объявил их пресс-секретарь. — Теперь им никто не будет мешать. Не будет никаких телефонных звонков. Они дадут всем понять, что разлука была несерьезной. Действительно, чего только в жизни не бывает».
Через девять дней едва наметившееся примирение снова дало трещину. Элизабет уехала вся в слезах, и оба супруга по отдельности позвонили в Америку, каждый своему адвокату, чтобы те начали готовить документы для развода. На этот раз пресс-секретарь выступил с более печальным заявлением.
«Я не одобряю развода. Как правило, это никчемный шаг, — заявил Бертон. — Но если двое уже просто не в силах терпеть друг друга, если им вдвоем тошно, то им следует развестись или разъехаться, и чем скорее, тем лучше. В этом я уверен. Иначе жизнь становится просто невыносимой — каждое утро, просыпаясь, вы вынуждены видеть
Для Элизабет это заявление стало настоящим ударом. Пока Ричард находился на вилле Софи Лорен и Карло Понти, она переехала в семикомнатный люкс в «Гранд Отеле» и попыталась взять себя в руки, прежде чем начнутся съемки. Потребовалось немало времени, прежде чем она снова смогла предстать перед камерой.
«Элизабет прибыла на площадку в пять часов пополудни, после того как мы прождали ее целый день, — вспоминал режиссер. — Со слезами на глазах она обратилась к пяти десяткам статистов, которые дожидались съемок эпизода с ее участием. Она сказала им: «Прощу вас, простите меня, но у меня был очень трудный день. Обычно я не опаздываю». Все прекрасно понимали, о чем она говорит, и поэтому устроили ей настоящую овацию. После этого Лиз взялась за работу. Она отработала целых три часа, доказав, что она настоящая актриса, целиком и полностью преданная своей профессии».
Чуть раньше в тот же самый день она позвонила продюсеру и, захлебываясь от рыданий, сказала: «Требуется целый день на то, чтобы умереть, и еще один, чтобы заново вернуться к жизни. В моей жизни уже был один печальный день, когда разбился мой муж, Майк Тодд. Я даже представить себе не могла, что нечто подобное повторится еще раз. Но я ошибалась. Сегодня второй такай печальный день в моей жизни. Я чувствую себя совершенно несчастной».
Элизабет срочно требовалось излить кому-нибудь душу. Вцепившись в Энди Уорхола, у которого в фильме была небольшая роль, она усадила его за стеклянный столик и проговорила с ним несколько часов.
«Все время, пока Лиз говорила, она то и дело срывала листья с растущего рядом со столиком куста, — вспоминал Боб Колачелло, исполнительный директор «Интервью», бульварного ежемесячника, издаваемого Уорхолом. — Она срывала с куста эти листья один за одним и складывала их в кучку посередине столика. Странно было смотреть на все это. Она объясняла Энди, как много значил для нее Ричард Бертон, как важен был для нее их брак, и сколь несчастна она сейчас, после того, как их брачный союз распался. Когда она слишком распалилась, Энди тоже занервничал. Заметив это, я подошел к нему, но Лиз набросилась на меня с криками: «Убирайся отсюда! К чертовой матери, убирайся отсюда!» И я попятился прочь. Бедняжка. Она действительно не находила себе места. Мне еще ни разу не доводилось видеть ее такой. Весь день я не решался подойти к ней. В любой момент она могла расплакаться».
Элизабет в буквальном смысле слегла от горя — она лежала в постели в своем номере в стиле барокко, где между приступами истерики изливала душу друзьям.
«Я больше не хочу терять от любви голову, — говорила она. — Я больше не хочу отдавать кому-то всю себя целиком. Это слишком болезненно. Я ничего не оставляла себе. Я все безоглядно отдавала ему — мою душу, мое тело — всю себя... И только набила себе синяков. Ох, как мне больно! Я, как улитка, ушла в себя. Я знаю, что нельзя этого делать. Вот почему мне сейчас так плохо. Вначале это было просто ужасно, я не могла показаться на людях. Я просто отгородилась от всех в своем номере и сидела в нем до сих пор, пока не поняла, что от этого мне становится еще хуже, и что мне никак не удается избавиться от душевных мук».