Элли и арфист
Шрифт:
Воздух снаружи щиплет болящие глаза. Я смахиваю слезы и швыряю сумку в машину. Лобовое стекло затянуто льдом. Я возвращаюсь в дом, беру свою сумку через плечо, нащупываю на дне бумажник, достаю кредитную карту; отскребаю лед. Наконец во льду образуется отверстие, достаточно широкое, чтобы видеть дорогу. К счастью, двигатель заводится без проблем. Я разгоняюсь, выезжаю из деревни и направляюсь вперед по извилистым дорогам Эксмура.
Мой разум в шоке. У меня такое чувство, будто что-то внутри все время рвется, рвется, рвется. И вот это нечто окончательно распалось, и я уезжаю. Реален ли этот момент?
Я смотрю на свои руки, лежащие на руле. Кажется, что это мои руки, которые целенаправленно уводят автомобиль все дальше и дальше от дома. Наверное, это так. Холмы и поля безмолвны и пусты. С деревьев капает влага. Мир проносится мимо белым пятном.
Я пытаюсь уложить свои мысли в некую практическую схему. Кажется, я создаю зияющую дыру в своем будущем и не представляю, как ее заполнить. Хотя… если честно, у меня есть идея. Как есть идея в голове Клайва, так и в моей голове – в той ее мягкой, мечтательной части, в той части, которая сочиняет стихи – есть версия той же идеи. Но я никак не могу воплотить ее в жизнь. Я ругаю себя за то, что вообще допускаю такую вероятность. В голове Дэна никак не может быть ничего подобного. Он слишком занят мыслями о сыне и Роде.
Эта несчастная фотография опять не дает мне покоя. Лучше бы я никогда ее не видела.
Нет, мне придется найти какое-то альтернативное решение. Я убегаю от мыслей, и впереди меня ждет лишь тусклый туман.
Если мне когда-либо и нужен был друг, то именно сейчас.
Когда я подъезжаю к дому Кристины, мне кажется, что что-то не так. На двери по-прежнему висит рождественский венок, окна украшены гирляндами, но света нигде нет. Я опираюсь на руль, обхватив голову руками. Ну, конечно! Кристина в Таиланде.
Я совсем забыла.
Я с ужасом понимаю, насколько я стала изолирована. Я думаю о Вик в Йоркшире. Но ехать туда так далеко, что я сомневаюсь, что способна преодолеть этот путь, и морально, и физически.
Я разворачиваю автомобиль.
39
Дэн
Сегодня Элли пришла в Амбар «Арфа». Ее волосы были цвета орехового дерева. Ее глаза были цвета папоротника-орляка в октябре. Цвета ее носков я не заметил, потому что все мое внимание оказалось приковано к ее лицу. На нем было много слез, оно выражало скорбь. Ее брови так плотно прижались друг к другу, словно пытались что-то из себя выдавить. Под глазами залегли пурпурно-серые пятна. Они выглядели опухшими.
– Дэн, слава богу, что ты здесь!
Где же еще я мог быть?
– Можно войти? – спросила она.
Я ответил, что, разумеется, можно.
– Я ушла от него, – сказала она. И надолго прикрыла лицо рукавом.
Я не знал, что делать, но в конце концов решил, что будет правильно подойти и обнять ее, и я ее обнял. Она крепко обняла меня в ответ и тесно ко мне прижалась. Ее слезы оказались очень мокрыми. Они одна за другой стекали по моей шее, в воротник рубашки и вниз по спине.
Через ее плечо я наблюдал, как за окном падает снег, крошечные пепельные осколки на фоне белого неба. Я думал о том, что иногда люди расстаются, и что это тяжело при любых обстоятельствах.
Наконец
– Дэн, какие… какие у тебя на сегодня планы?
Я ответил, что с арфой Фифи покончено, поэтому я планирую распилить древесину для изготовления Финеса, арфы, которую мы с моим сыном Эдом сделаем вместе, и это как раз то, чем я планирую заняться сегодня.
– Но сегодня же Рождество! – воскликнула она.
Я ответил, что знаю это.
– У тебя нет планов с Джо? Или с Эдом? Или… или с Родой? Разве они к тебе не приедут?
На все эти вопросы я ответил «нет». Джо была занята в столовой, помогая тем, кому повезло меньше, чем нам, а Эд проводил день со своими бабушкой и дедушкой, двоюродным дедушкой, двоюродной бабушкой, а также с Косулей и гитаристом Косули. Ко мне сын приходил по субботам.
Элли опустилась на стул и снова высморкалась.
– Дэн, я должна быть практичной. Я бы остановилась у своей подруги Кристины, но она уехала в Таиланд греться на зимнем солнышке. Я про это забыла. Так что сейчас мне некуда идти. Я уеду к сестре и останусь у нее, как только с ней все обговорю, но ехать туда очень долго, а я так устала! Ничего, если я ненадолго останусь у тебя?
Я ответил, что, естественно, она может остаться.
Она встала и снова меня обняла. Я уже начал к этому привыкать.
– Это именно то место, где я хочу сейчас находиться, – призналась она. – Здесь арфа, и здесь ты, и я чувствую… Я не буду тебе мешать, обещаю. Буду помогать готовить, убирать и все остальное. Если хочешь, я не буду попадаться тебе на глаза. Это ненадолго, всего на несколько дней, пока я не приведу мысли в порядок. Ты не против?
Я ответил ей, что я, конечно же, не против. Мы долго стояли, обнявшись. Моя рубашка сильно промокла.
– Извини, меня слегка шатает. Я сегодня еще не ела. Как насчет чашечки чая… и бутербродов? – попросила она.
Я снова сказал «конечно». Я так часто повторял это слово. Затем я спросил ее, сколько бутербродов она хотела бы и с чем.
– Ты – сокровище! – воскликнула она. – Три, пожалуйста. С чем угодно, все подойдет.
Наевшись бутербродов (сыр бри с помидорами, цельнозерновой хлеб, по три бутерброда каждому) и напившись чая («Эрл Грей» для нее, а для меня – стакан приятной холодной воды), она принесла из машины подушку (зеленую, потертую) и плед (клетчатый, с прилипшими к нему фазаньими перьями) и положила их в маленькой комнате. Я спросил, что она делает. Она ответила:
– Я буду здесь спать. Ты не против?
Я спросил, не лучше ли ей спать в моей постели, где гораздо мягче и теплее. Она как-то странно на меня посмотрела, и между нами повисло молчание. Я сказал, что, естественно, если она примет мое предложение, я буду спать внизу и составлю компанию Финесу. Она сказала, что ей не хочется меня прогонять и она будет гораздо счастливее на полу в маленькой комнате, рядом со своей арфой. Я сказал, что то, что приносит ей радость, это как раз то, что и нужно делать. Но я дал ей еще несколько подушек и одеял, решив, что того, что она привезла с собой, будет недостаточно, чтобы спать с комфортом. Более чем недостаточно.