Еще одна сказка барда Бидля

rain_dog

– Проснулся, - констатирует он, подходит ко мне, кладет руку на лоб, чтобы проверить, нет ли у меня температуры.
– Завтракать будешь?

Я удивлен сверх меры. Он что, сегодня никуда не идет? Ну да, Гермиона же наверняка будет сегодня у Рона, но вот чтоб Северус перестал носиться по школе, расставлять всех на работы? Разве такое возможно?

– А тебе сегодня разве никуда не надо идти?

– Хочешь, чтоб я ушел?

Я только отрицательно трясу головой.

– Гарри, - он довольно улыбается, - я не даром потратил эти два дня, ругаясь со всем педсоставом Хогвартса. Рано или поздно они тоже должны были начать заниматься делами. Стройка идет своим

чередом, мадам Помфри худо-бедно, но тоже в состоянии справляться со своими обязанностями, Малфой командует восстановлением стадиона. Я думаю, что сегодня мне, наконец, удастся посидеть с тобой, потому что… - он делает паузу, как будто подбирая слова, - потому что ты - это на данный момент самое главное.
– Он смотрит мне прямо в глаза, долго-долго.
– Ты вообще - самое главное. А разрушенные стены, лестницы, библиотека, сгоревший стадион - все это может подождать.

Мне так странно это слышать. Я никогда не мог представить себе, что услышу такое от него. Хотя ведь первое, что я сказал ему, вернувшись буквально с того света, было, да, что он - все, что у меня есть. Но до этого момента я и не задумывался о том, что мне бы тоже хотелось, чтобы он сказал мне что-то подобное, ну, что я для него тоже. И я глупо, наивно так улыбаюсь…

– Так, - уже совсем иначе произносит он, - давай-ка посмотрим, как твои дела.

И несколько минут после этого я только и слышу его отрывистые команды «не дыши», «дыши глубже», «перевернись», и нежусь в тепле его рук, скользящих по моей груди, спине, то замирая, то смещаясь куда-то вбок. Наконец, когда все вроде заканчивается, я спрашиваю:

– Ну, я больше не покойник?

– Не очень похож, - улыбается он.

– Ты весь день никуда не уйдешь?

– Уйду ненадолго. Планируешь за это время вновь стать покойником?

Вот что он за человек? Способность язвить возвращается к нему, как только спало напряжение этих дней. Может быть, скоро он опять будет называть меня Поттером, насмешливо изгибать бровь, слыша от меня очередную глупость? Наверное, все это отражается у меня на лице, потому что он просто берет меня за руку и очень осторожно гладит мои пальцы.

– Глупый ты ребенок, - говорит он.
– Я такой, какой есть. А ты на все обижаешься.

– Ну да, змей слизеринский, - бурчу я.
– За что ты меня так ненавидел на шестом курсе?

– Так, - он резко обрывает прения, - сейчас ты завтракаешь и пьешь зелья. Потом принимаешь ванну, потом шрамы и массаж. А я, злобный слизеринский змей, все это время каюсь, как подвергал гонениям звезду магического мира. Такая программа тебя устраивает?

Да, меня вот такая программа вполне устраивает, особенно массаж и покаяние! И когда я, лежа в постели, поглощаю нехитрый легкий завтрак, я вдруг замечаю, что у меня не дрожат руки! И я сам вполне могу держать чашку, и вилка с яичницей благополучно добирается до моего рта - Северус только чуть поддерживает мою руку.

– Смотри, - удивленно говорю я, - руки, они не дрожат почти.

Он удовлетворенно кивает.

– И температуры не было.

– Ночью была, но небольшая, ты даже не проснулся.

Ошарашено смотрю на него.

– Я что, выздоравливаю?

– А ты собирался остаток жизни провести инвалидом?

И опять чуть заметная улыбка. Он смахивает крошки с моих губ. «Поттер, у вас снег на ресницах»… И отчего-то я уверен, что температура у меня перестала подниматься после того, как мы с ним тогда ночью поговорили о ритуалах. Как будто это было, ну, что-то вроде темной комнаты, в которую боишься заглядывать, но все время помнишь, что она есть…

–

Конечно, ты поправляешься. Только это будет очень медленно. Еще недели две в твоей жизни вряд ли что-то сильно изменится. Разве что учебники читать будешь, - злорадно и мечтательно произносит он.

Через какое-то время, наверное, через полчаса, я лежу, уткнувшись носом в подушку, и млею от его неспешных прикосновений к моей коже - он втирает мазь в шрамы и одновременно осторожно массирует мои мышцы, пришедшие в полную негодность от ранений и многодневного лежания в постели. И опять вспоминаю, как он растирал меня мазью с ароматом апельсина и корицы после второго ритуала, и опять эта картинка из прошлого меня совсем не трогает - почему-то сейчас я помню только ощущение тепла и заботы. Он же тогда тоже сходил с ума от беспокойства за меня, а я… я забился в угол, как звереныш, и вообще ничего не видел, не хотел ни замечать, ни понимать… И внезапно легкая приятная дрожь пробегает по моему телу, когда он касается основания шеи, я даже пытаюсь откинуть голову назад, что в моем положении несколько проблематично. И хочется замурлыкать, будто я котенок.

– Щекотно, - говорю я, а сам краснею в подушку.

– Понятно, - отзывается он, продолжая все так же неторопливо разминать мою ставшую внезапно столь чувствительной шею.

Но мне показалось (или нет?), что голос его чуть дрогнул. Нет, показалось, потому что он продолжает, как ни в чем не бывало:

– Значит, я ненавидел тебя на шестом курсе. И с чего ты это взял?

Его руки смещаются ниже, он разминает мне лопатки, поясницу, добирается до мышц на ногах, мне даже немного больно, потому что здесь он особо не церемонится. И я рассказываю ему, как боялся его на шестом курсе, как от него веяло жутью и безразличием, как я считал его Упивающимся. Припоминаю, как он ловил меня под мантией и безжалостно отправлял на отработки к Филчу, а я ночами мыл полы и чистил серебро, а потом клевал носом на уроках.

– Но я же просто видел тебя под мантией, - он смеется.
– На меня такие уловки не действуют.
– И вздыхает: - Нет больше твоей мантии…Зато ты вот есть. А что до того, что ненавидел… Как вы меня там звали? Адский дух? Я, в общем-то, тогда таким примерно и был. Перевернись.

Я переворачиваюсь на спину и теперь смотрю в непроницаемые черные глаза адского духа. И мне совсем не страшно. Может быть, он действительно меняется рядом со мной, но его глаза кажутся мне сейчас очень добрыми.

– Ты не адский дух, - говорю я.
– Ты вообще хороший.

– Не надо преувеличивать, - он улыбается.
– Совет Попечителей, похоже, охватило временное помешательство, когда они решили назначить меня директором. Так вот, ненавидел, говоришь… Нет, просто я тогда вообще людей воспринимал несколько неадекватно, я тебе уже говорил.

Я киваю. Он рассказывал мне об этом в тот вечер, когда я очнулся.

– А тебя я знал практически с самого раннего детства, но как тебе объяснить…, - он задумывается, - знал как бы изнутри. Знал твои сны, страхи. И все твои дурацкие подвиги, причем в деталях.

– Я тебя тоже во сне видел, - признаюсь я.
– И один раз даже не во сне, когда с метлы упал в пять лет. Ты стоял под елкой и мне рожи корчил.

– Вот это-то и странно, - задумчиво говорит он, наносит мазь на мои шрамы на груди и медленно втирает ее круговыми движениями.
– Ни люди, ни маги обычно не видят своих Хранителей, хотя Хранители бывают у многих. Видимо, ты был особенный. Вообще невероятно, чтобы маг, хоть и маленький, упал с метлы, а его стихийная магия его не защитила.