Эсхит. Нерыцарский Роман
Шрифт:
Так я бродил по Райской Долине, пребывая в беспрерывном наслаждении, неопределённое количество дней, а, может, недель или месяцев. Или вообще нисколько времени не прошло, ведь оно прекратило для меня существовать, несмотря на бег времени для других, я всегда буду в одном единственном, своём собственном, существующим лишь для меня мгновении? Но не тогда я об этом задумался --- тогда я вообще ни о чём не думал...
И в один из таких распрекрасных и расчудесных дней я вдруг совершенно неожиданно наткнулся на совершенно забытого мною великана: он гороподобной тушей лежал вдоль прохода, ногами наружу, а головой в Долину. Я, пережив наплывшую волну стыда, тут же вспомнил о своём предназначении (установленного мной самому себе) осчастливить людей, открыв им вход в этот земной рай. Азарт охотника разгорелся в моей душе, словно сухостой в жаркий полдень, я отыскал давно потерянный и забытый арбалет и стрелы и, уйдя подальше вглубь Долины, снова поднялся на вершину горной гряды. Там я взвёл свой неповторимый самострел и двинулся в направлении стража Долины, а когда добрался до края гряды, в том месте, где она прерывалась, чтобы
Я бы мог долго так пялиться на него, настолько завораживающе притягательным выглядело его ни на что не похожее уродство, но он, возможно, почуяв чужое присутствие, вдруг распахнул свой здоровый глаз и несколько раз проморгнулся, немного пожевал, смачно причмокивая, толстыми губами, разминая их и затих, то ли над чем-то размышляя, то ли просто любуясь синим, безоблачным небом. Вот такой расслабленный он мне и нужен был. Я установил арбалет и прицелился --- я не торопился, я ждал, когда прицел и глаз наверняка сойдутся в одной точке. Но самострел, наклоненный отвесно вниз на вытянутых руках, из-за его чудовищных размеров никак не удавалось удержать настолько жёстко, чтобы выстрел не получился бы пустым. Очень долго мне никак не удавалось поймать момент, когда я был бы уверен точно, что пущенная стрела попадёт прямиком в цель, руки, плечи и спина онемели настолько, что казались деревянными. Но великанское отродье само помогло мне --- гигантский уродец начал вставать: он, шумно вздохнув, упёрся, сжав кулаки, грязными локтями в землю и медленно поднялся верхней частью туловища, сев на свой толстый зад, потом согнул ноги в коленях, встал во весь рост и повернулся лицом в мою сторону --- его единственное око очутилось как раз на уровне верхнего края скалы. Я мгновенно перевёл арбалет в прямое положение --- никакой дрожи больше не оставалось в моих руках --- быстро поймал в прицел огромный, великанский зрачок (я только успел заметить, как он стремительно сузился от неподдельного удивления) и, нажав пальцем на спуск, заставил сработать механизм: стрела, тонко взвизгнув, метнулась прочь. Миг, и она, пробив со стеклянным треском оболочку, вошла внутрь уродского глаза, растворившись в нём навсегда, и через образовавшуюся дыру выстрелил поток освободившейся крови. Сначала поток был словно горный ручей, но, усиливаясь и разрастаясь, обернулся бурной рекой, кипящим и клокочущим водопадом, точнее, кровепадом, если можно так сказать, и нестерпимое количество, настоящее море красной жидкости залило всё вокруг...
Великан от унизительной боли, от злобной досады, от беспредельного отчаяния, поднял страшный, потрясающе убийственный рёв, подобный рёву 10 тысячи раненных носорогов, от немыслимого звука его голоса поднялся неимоверный, сбивающий с ног любого, ветер. Но ничто не дрогнуло во мне: укрывшись за выступом, я твёрдой рукой достал из поясной сумки вторую стрелу и опять зарядил арбалет и, резвым зайцем выскочив из-за камня, выпустил стрелу, попав великану точно в горло чуть пониже подбородка. И новая, ещё более мощная струя тёмной крови, словно прорвав запруду, непреодолимо хлынула вовне, урод тут же заглох --- только натужное шипение и глухое мычание, перемежавшиеся с жалобными стонами мог он теперь издавать.
Но побеждённый великан меня больше не занимал, моё легко запускающееся воображение направилось уже в иное русло: я представлял толпы благодарных мне народов, идущих, попутно прославляя моё имя, в Райскую Долину, чтобы поселиться в этом блаженном месте, дабы, наконец, воплотить вековечную мечту человека о вечном рае и беззаботном существовании в нём, где они полностью, как дракон головы, лишаться пресловутой необходимости биться за выживание во враждебном к ним мире и забудут о всякой, даже самой малой возможности страдания. Там, где всё имеется для счастливой и беспечной жизни, и всегда всего, что пожелаешь, хватит всем, фантазировал я, не будет злобы, зависти, преступлений, насилия, а будет только одно хорошее и лучшее, и люди полюбят друг друга, любовь станет их естественным состоянием.
...Из сладких грёз вывело меня всё то же проклятое уродливое создание: обезумевший и ослепший великан вместо того, чтобы бежать в пустыню и там, как предназначено подобной твари, скоро подохнуть ринулся вглубь Долины. Разбрызгивая повсюду свою отравленную кровь, он в тупой ярости стал уничтожать всё, к чему мог только прикоснуться наощупь: великан крупными пучками, словно петрушку, вырывал с корнем деревья, вытаптывал толстыми, как крепостная стена, подошвами башмаков луга и поляны, где попутно давил напуганные стада беззлобных коз и невинных овец, чистые ручьи и реки от великанской крови превращались в мутно-багровые потоки, а озёра на глазах становились болотами, наполненных чёрной смрадной жижей. Откинув тяжёлый и ненужный арбалет, я бросился
Пока я спустился, великан убежал уже так далеко, что догонять не было смысла --- один его шаг равнялся ста моим шажкам --- и я просто пошёл посмотреть, что он натворил. Хотя смотреть (вам хорошо, если вам больно?) на его "творчество" казалось невыносимым. Я брёл по Райской Долине как потерянный: разлившиеся повсюду непроходимые лужи густой крови, выкорчеванные целыми рощами деревья, раздавленные всмятку, ставшие отвратительной слизью, трупы коз, овец и коров, дохлая рыба, выбросившаяся на берег из отравленных ручьёв, озёр и рек, развороченная и вздыбленная земля. Такого отчаянно подлого разочарования, наверное, никто не переживал до меня: если ваша мечта, став реальностью, тут же издевательски превращается в прах, то как после этого жить и как с этим жить после? Вы отчетливо понимаете, что сделанное вами оказалось не просто напрасным, бессмысленным и ненужным, но вдобавок вредным, злодейским и позорным.
За те три дня, что я, как потерянный, шатался по тому месту, что ещё вчера называлось Райской Долиной, всё окончательно погибло, ничто не сохранилось... На тех немногих деревьях, что не тронул великан, почернела, словно опалённая адским пламенем и опала вся листва. Беспечные райские птицы, стаями летавшие над Долиной, стаями же падали мёртвыми, как сбитые пущенными градом из катапульты камнями, на землю. В тех местах, где трава осталась не вытоптанной, она быстро пожухла и высохла, всё бывшее раньше живым и зелёным превратилось в тёмно-серое или в совершенно аспидно-чёрное, безжизненное, скот, которому удалось спастись от тяжёлых стоп страшного урода, пытаясь есть эту траву, дох стадами. А дикие звери, вроде косуль и оленей, обезумев, бегали по опустевшим без зелени полянам бесконечными кругами без остановки, чтобы, лишившись сил упасть и быстро умереть. Воздух, ранее такой чистый, наполненный лишь приятными запахами, уплотнялся с каждой минутой, насыщаясь отвратительным, выворачивающим внутренности зловонием, от которого ни дышать, ни жить казалось невозможно. Что так воняло, я не понимал, да и не до этого было, я уже и не думал оттуда выбраться живым и приготовился умереть, оставшись там навсегда. Я брёл, не разбирая, куда иду, точно лунатик или как окоченевший покойник, которого зачем-то подняли из гроба и, дергая за привязанные к его рукам, ногам и голове верёвочки, заставляют передвигаться и делать вид, будто он живой и настоящий. И когда я упёрся в выросшее прямо передо мной нечто, походившее на бесформенный холм или на огромную кучу навоза, я не сразу разобрал, что это труп великана: он валялся лицом, погружённым в то, что прежде звалось ручьём (жажда, значит, его мучила, и он хотел напиться напоследок) в луже собственной запёкшейся крови, похоже, истеча ею до предела, он упал здесь и отдал концы. Его гигантский стремительно разлагавшийся труп, и являлся источником невероятного смрада... Словом, теперь я по праву и окончательно могу называться Бесстрашным Низвергателем Великана, результат моего великого подвига лежал перед глазами, впрочем, он был и за моей спиной, и у меня под ногами, и сверху и вообще, всё, что окружало меня, стало итогом бесподобного деяния доблестного Корминга Фроя Рыцаря Золотого Дракона. Имя звучное, запоминается без усилий...
VIII глава.
Следующий день, неотличимый от предыдущего, пролетел быстро, как взгляд убийцы, никто потом его не вспомнил --- день, предназначенный не для битвы, напрочь выпадает из списка бывших, по-настоящему рыцари жили только ночью, когда все снова собирались у костров и, рассказывая свои истории, делились главным и сокровенным.
Этьен и Рауль и все остальные, что и вчера сидели снова у одного большого костра, и к ним присоединился ещё и Понтус Гвэг.
– -- Завтра, чтобы там ни было, непременно должно состояться сражение, --- сказал он, --- сможет Фламм участвовать или нет, не имеет значения: остальные-то в порядке, а, значит, обязаны выйти на бой. Срок назначен, и отсрочки не будет, мы не позволим. Итак слишком много было сделано не правильно, не по-человечески, пришло время, чтобы всё вернуть на свои места.
– -- Ничто не может вернуться туда, откуда оно ушло навсегда, --- отозвался Ирвин Ззог, --- все наши справедливые намерения лишь для внутреннего успокоения. А то, что снаружи, так и останется в неустойчивом состоянии нарушенного равновесия, и оно, равновесие, и дальше будет расшатываться, а стройный когда-то порядок продолжит разваливаться.
– -- Ты что, предлагаешь ничего не делать, --- сердито возразил Гвэг, --- отстраниться, быть непричастным, стать посторонним, но ведь никто, кроме нас не сможет поддерживать хотя бы видимость (если тебе угодно) равновесия и гармонии? Но я уверен, это не видимость, это то, без чего мир не сможет далее нормально существовать.
– -- Если бы я это предлагал, --- усмехнулся Ирвин Ззог, --- я бы сейчас сидел дома со своей дорогой жёнушкой.
– -- Ирвин, как же ты решился покинуть так надолго свою любимую женщину и отправиться на настоящую войну?
– -- Неожиданно спросил Этьен Рыцаря Красного Оленя.
– -- Что за история выдернула тебя из уютного и спокойного дома.
– -- История?
– -- Усмехнулся Ирвин.
– -- Нет никакой истории. У меня вообще нет истории. Я, в отличие от многих, никогда не странствовал, не видел живьём ни свирепых людоедов, ни огненных драконов, ни гигантских змей, ни уродливых великанов, ни прекрасных единорогов, ни диких людей, короче говоря, не встречал никакой разной невидали или диковинки. Я сразу после первого своего турнира и посвящения в рыцари, взяв в жёны самую прекрасную девушку на свете, так и не выезжал за пределы своих владений и все подвиги (если их можно так назвать) свершил там. Ну, господин Этьен, вы отлично помните, что это за подвиги.