Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма.

Панченко Ирина

В произведениях Бунина и Олеши не возникают образы оживающих или губительных статуй, памятники остаются неподвижными. Скульптуры описаны в контексте радикальных изменений в политической жизни страны. Вместе с тем и Бунин, и Олеша оставались тесно связанными с традициями классической русской литературы XVIII–XIX веков, в том числе с той из них, которая развивала скульптурную тематику и сохраняла в трансформированном виде прапамять мирового древнего мифологического наследия. И хотя Олеша (вслед за Кирилловым, вслед за Маяковским и другими фрондирующими тогда авторами) декларировал – с чужого голоса необходимость полного разрыва со «старым искусством», в своей литературной практике он оставался с теми писателями, которые в художественных целях использовали традиционные классические средства. А сами эти художественные средства (в том числе и статуарная символика), как и многие другие каноны искусства, по своей сути, оказались более значительными, высокими, живучими, чем та или иная политическая идеология.

Во взвихренной России, в эпоху социальных потрясений Юрий Олеша и Иван Бунин интуитивно почувствовали необходимость опереться на классическую

традицию, обращение к которой помогает ощутить, что незыблемые законы искусства соединяют художника с вечностью.

Краткий вариант статьи И. Панченко увидел свет в форме тезисов к докладу «Олеша и Бунин: Параллели» в сборнике тезисов конференции Американской Ассоциации славистов и преподавателей языков стран Восточной Европы (AATSEEL): Program of the 2008 Annual Meeting. Материалы международной конференции AATSEEL. Сан-Франциско. 27–30 декабря 2008 г. С. 92–93.

Текст статьи «Скульптурная тема»: Юрий Олеша и Иван Бунин – параллели, контексты» опубликован в «Новом журнале» (Нью-Йорк). 2010. № 261. С. 204–220.

Неизвестный Олеша. Поэма «Беатриче»

В середине 1960-х годов я, в ту пору аспирантка Киевского пединститута, познакомилась в Москве с Аркадием Викторовичем Белинковым, автором только что вышедшей и нашумевшей книги о Юрии Тынянове. Поводом для знакомства была моя работа над диссертацией о творчестве Ю. К. Олеши, заново открытого моим поколением благодаря «оттепели», снявшей идеологические табу с ряда имён.

Аркадий Викторович в то время готовил книгу об Олеше и взял надо мной добровольное шефство. К Олеше мы с ним относились совершенно по-разному: я – благоговейно восхищённо («Какой эстет! Какой язык! Какие метафоры!»), а он – сурово и непримиримо («конформист», «алкоголик», «Отучайтесь смотреть на предмет своего исследования снизу вверх»). Конечно, разве могло тогда совпасть наше видение, наше восприятие Олеши? Диссидент и недавний зэк Белинков жаждал социального разоблачения державного советского лицемерия и – по собственному признанию – выбрал Юрия Олешу «в качестве мальчика для битья», а я, не знавшая тогда ничего хуже серой литературы разных кочетовых, увидела в Олеше яркость художественных красок, стереоскопию метафор, неслыханную свежесть сравнений, одним словом, Художника. Именно поэтому Аркадий Викторович подарил мне копию юношеской поэмы Ю. Олеши «Беатриче» (которая была посвящена и подарена автором поэту Георгию Шенгели), а также копию речи Олеши, написанной для вечера памяти Шенгели. Оба этих литературных документа не были опубликованы и хранились тогда в личном архиве вдовы Шенгели, которая жила в Москве.

Чтобы иметь право ввести документы в литературоведческий обиход, я дважды обращалась к Н. Л. Манухиной-Шенгели и оба раза получала самое доброжелательное разрешение и благословение. Приведу полный текст одного из её писем, т. к. сегодня это уже факт истории нашей литературы:

Уважаемая И. Г. Панченко!

Только сегодня -10 июня – вернулась в Москву – и спешу Вам ответить. Я ничего против не имею, чтобы неопубликованное письмо Олеши было Вами использовано в Вашей диссертации. Олеша прислал его в Союз писателей в первый вечер «памяти Шенгели» – 21.11.58 г., (т. к. сам не мог явиться по болезни). Письмо это было прочтено С. В. Шервинским, а второй раз было прочитано на вечере памяти Шенгели – в музее Пушкина в 1964 г. Примите сердечный привет.

10 июня 1966 г. Н. Шенгели

Во втором письме ко мне Нина Леонтьевна, между прочим, писала:

…Благодарю Вас за присылку Вашей работы об Юрии Олеше. Прошу Вас искренно заняться печатаньем поэмы «Беатриче» (выделено автором письма – И. П.). Только, пожалуйста, если удастся её напечатать, – пришлите мне экземпляр газеты.

28 апреля 1977 г. Н. Шенгели

В диссертации я, конечно, цитировала и раннюю поэму Олеши, и его речь для вечера памяти Шенгели. Но все мои попытки опубликовать саму поэму «Беатриче» с комментариями оказались тщетными. «Пробить» публикацию не удавалось никак. Стилистика и содержание поэмы оказывались не «с веком наравне» и становились непреодолимым препятствием. Сохранившаяся у меня переписка с возможными издателями отражает ту атмосферу цензурных запретов и редакционного страха, в которой мы жили. Как свидетельство моих попыток опубликовать неизвестные читателю произведения Олеши, привожу отрывки их сохранившегося в моём архиве черновика моего письма, адресованного Н. Л. Манухина-Шенгели:

…Последний раз я писала Вам в мае 1970 года. Припоминаете? С просьбой разрешить публикацию поэмы «Беатриче». С тех пор много воды утекло… Все прошедшие восемь лет я не теряла надежды опубликовать поэму «Беатриче». Считаю своим долгом рассказать Вам о своих усилиях.

С предложением публикации обращалась: в газету

«Комсомольская искра» (Одесса) – март 1971;

в журнал «Русская литература» (Ленинград) – октябрь 1971;

в межведомственный республиканский сборник «Вопросы русской литературы» (Львов) – февраль 1972;

в журнал «Вопросы литературы» (Москва) – октябрь 1972;

в газету «Литературная Россия» (Москва) – ноябрь 1972;

в «Вестник Киевского университета» – октябрь 1974;

в редколлегию сборника Вологодского пединститута февраль 1976.

И всё неудачи, всё отказы… Наконец, узнаю, что лежавшая без движения 4 года публикация в «Вестнике Киевского университета» должна быть напечатана. Радуюсь, но не очень уверенно (ведь во Львове тоже были положительные рецензии, а редколлегия всё-таки отклонила публикацию).

И

вот в январе 1978 г., три дня назад, мне вручают вёрстку. Листаю страницы… Ищу поэму… Её-то, увы, нет. Помещена только моя статья-комментарий под названием «И Алигьери знал, какое имя…» (Неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче»). (См. В1сник Кшвського унтерситету. Украшська фшологш. – К., 1978. – С. 31–37). Какая ирония судьбы!

Надеюсь, Вам будет приятно прочитать и эти краткие страницы многострадальной статьи (это 4-й вариант), где добрым словом упомянуто имя Георгия Шенгели. Все годы помнила о Вас… Передан ли архив Шенгели в ЦГАЛИ?

Желаю счастливого гармоничного Нового года!

8 января 1978 г.

Но на это письмо к Нине Леонтьевне я ответа уже не получила…

Юрий Олеша. БЕАТРИЧЕ

Георгию Аркадьевичу Шенгели

Ты, Боже, герцог… Но каких владений?Какое имя из других нежней?Перебираю сладкие, земныеИ руки отряхаю и гляжу:Текут, текутИ падают, сияя и звеня…Тоскана?Видишь? – это Твой Георгий!Смотри: смеётся – шлем раскрылся розой…Ему не страшно биться в день такойНа зелени, средь лютиков, в росе, —Когда на небе – облак или плод,Архистратиг – садовник или воин?Конь бел, как горлинка, как рыба;Он плещется и вьётся от сияньядвух длинных шпор – двух золотых комет.Дракон не страшен всаднику такому:дракон для грешников – исчадье ада,для праведников – ящерица лишь,для Рыцаря Святого – только сердце,засохшее и чёрное, как боб!Тоскана?Ты не хочешь? – Есть другие…Вот – Роза!Слушай: Роза! Роза!Был инок, неумелый в ремеслах:Ни драгоценной алой киноварьюЗаглавия по золоту писать;Ни рисовать, как круглою рукоюПодносит Ева яблоко АдамуА с пальмы змей качается над ней;Ни сочинять в сладчайший лад псалмаО том, как лань зелёною тропоюИз мокрых кущ явилась, и сиялКрест на челе – весенним, смутным утром…Так ничего не знал он, не умел,Но только пел, как ветер пел – Мария!Но Богоматерь, Деву Пресвятую,Из братьи всей – превыше почитал…Смеялись иноки, но ты, о Боже, —Ты знаешь всё – кому удел какой! —И вот, когда он умер,на устах,покрывшихся смертельной чернотою,вдруг расцвели паникадилом дивнымпять алых роз – пять страстных букв —Мария —стеблями от замолкнувшего сердца,чей вес златой ты пробовал в тот миг…Нет! Ты не хочешь розы! Я найду…Так говорят, что видит Алигьери?Куст розовый, где листья – латы, розы —без рукавицв покое розовеющие руки:пять лепестков – персты сложились купно,отягчены сияющей пчелой!Она уйдёт, уйдёт, звеня, – с венца в ладонь,в темнеющую кровью сердцевину,где листья вкруг – военные зубцыжелезных нарукавников доспеха!..Где голова – когда так много рук?Кто их поверг и смял под конским брюхоми улетел, пылая стременами,стремительный, как искра из меча?Но поднимает очи АлигьериИ узнаёт, кто рыцарей поверг…Там, над кустом —шумел, сиял и открывался Рай…Струился свет, стекая, как Архангел,меняя драгоценные цвета,огромный свет – свет конницы небесной,свет плата Вероники…Свет от одежд, очей, лица, от руктам над кустом представшейБеатриче…И Алигьери знал, какое имяДать Господу владениям Его…Он так сказал:«Как к Господу, умерши, прихожу…– и спросит Он: «Чего тебе я не дал?»«Что мне хотеть? – тогда Ему скажу, —раз я любовь великую изведал»…И покажу: «Гляди по тёмным странам —Там, в высоте, в текущей смутной мглегорит звезда. Её Альдебараномживущие назвали на земле…Когда бы вдруг с небес рука твояМеня совсем забыла б меж другими, —то и тогда – что требовал бы я,раз у нея нежнее было имя?»