Эстетика слова и язык писателя
Шрифт:
«Эти люди победят!..»
М. Горький в последнем издании пьес (М., 1936, с. 252) сохранил весь старый текст двадцать седьмого явления и добавил новый конец, дающий такой же смысловой эффект, как и урезанный конец постановки 1933 года, но укрепленный повторным «авторским словом», уже от лица Левшина:
«Левшин (Рябцову. — Б. Л.). Молчи! Ты молчи. Они хитрые, они словами сильнее нас...
Николай (Бобоедову). Вышвырните его!
Левшин. Нас — не вышвырнешь, нет. Будет, швыряли! Пожили мы в темноте беззакония, довольно! Теперь сами загорелись — не погасишь! Не погасите нас никаким страхом, не погасите.
Занавес».
Старая редакция пьесы рассчитана
Горький нашел такой конец (не слишком резкий, без сомнительного эффекта внезапности), который может оставаться в веках, с полным завершением и действия и логического развития авторской темы, еще актуальной и острой для многих стран Европы.
Значит все-таки есть чему учиться на пьесах Горького, хоть он и не советовал этого делать.
Подвожу итоги.
Надо еще много поработать над пьесами Горького чтобы раскрыть значительность их содержания и мастерство их автора. И это подготовит, приблизит полноценную театральную интерпретацию их.
Натуралистический языковой колорит — диалектизмы в широком смысле не свойственны языку пьесы «Враги», как и языку других драм Горького. Но, тем не менее, речь его персонажей рассчитана на яркие и богатые интонации актера — живые интонации разговорных диалектов, какие (взамен словесных диалектизмов) должны создавать внешний облик характера персонажей наряду с мимикой, жестикуляцией, гримом и костюмом.
Существенным и наиболее важным для характеристики действующих лиц в драмах Горького являются их суждения, убеждения, а не физиология, «психология», поэтому их индивидуальность совпадает с исторической конкретностью социально-классового типа. Отсюда и большая трудность и ответственность сценического воплощения таких образов.
Распределение характерных элементов языка строго подчинено у Горького композиции пьесы. Центральные персонажи драмы наиболее абстрактны, утопичны по языку, а второстепенные только тогда охарактеризованы средствами речи, когда это по ходу пьесы не отвлекает зрителя, не мешает сосредоточению всех драматургических средств на изображении конфликта идеологии.
Таким образом, традиционная многодиалектность языка драмы здесь ограничивается и нормами нового жанра (социалистической драмы) и строгим подчинением языка прозрачной композиции пьесы.
Колоритность речи достигается в драмах Горького не словечками, не диалектными формами, а стилистико-семантическими эквивалентами диалектизмов в формах нормального литературного языка. Художественно правдива у Горького не форма, а смысловая, семантическая структура реплик. Это отвечает не только его замыслам создания трудной, монументальной драмы, но и стремлению преодолеть узконациональную форму языка.
Успеха у современников и соязычников можно добиться иначе, легче, но писатель такого размаха и мастерства, как Горький, обращается и к человечеству и к векам. Писатели — авангард в борьбе за высшую стадию языка. Они готовят путь мировому языку, и обогащенному достоянием народной культуры и преодолевшему узость национальности.
Сложное мастерство драматурга, какому «в год научиться нельзя» (Островский), ясно ощущается нами в ударных, ракетных репликах, освещающих глубокий план драмы, организующих «отдельные сцены» в социальную драму большого идейного плана. Они составляют самое меткое и сильное оружие писателя — агитатора и бойца. Таким писателем был Горький, и он проявил это мастерство в своих лучших пьесах.
ЗАМЕТКИ О ЯЗЫКЕ ПЬЕС М. ГОРЬКОГО И ЕГО ТЕАТРАЛЬНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Язык — только один из элементов драматургии,
Поэтому рассматривать язык драмы сам по себе, как самодовлеющую форму, — дело и безнадежное и методологически порочное. Но за последние годы так много важного и верного сказано о творческих идеях М. Горького, об огромной политической и философской значимости его пьес, об их драматургическом своеобразии, о судьбе горьковских пьес в русском, советском и мировом театре, — что мне можно, не повторяя сказанного, начинать не с этого комплекса, а сразу заняться узкой и специальной темой о языке в системе драматургии Горького. Пусть читатель примет эту статью как одну из глав книги, начало которой он уже прочитал.
Горький-прозаик тридцать лет назад был более популярен, чем Горький-драматург. Нам теперь ясно, чем обусловлена была недооценка драматургии Горького — и критиками и в театральных кругах. Нет нужды повторять сказанное другими.
Я хочу осветить силу и мастерство языка Горького в его пьесах, а не в повестях и эпопеях, потому что это еще нельзя считать разработанной темой, а также и потому, что существует (именно в театре) небрежное или недостаточно бережное отношение к тексту драматических произведений Горького, хотя никто уже не считает их нетеатральными.
Язык Горького не оставался неизменным с начала и до конца его литературной деятельности, — он приобретает классическую простоту, четкость и выразительность только в результате огромной и длительной работы художника над формой, в результате большого писательского опыта. При этом высшего мастерства речи достиг он именно в драматургии, последние его пьесы («Егор Булычов», «Васса Железнова» — в новой редакции) должны быть признаны шедеврами по революционной напряженности, яркости и совершенно исключительной прозрачности языка. В этих самых сложных формах словесного искусства Горький умел сделать незаметным «языковое оформление», умел всецело подчинить основное и труднейшее начало драматургии — язык — целевому, конечному назначению драмы: «обжигать мещанскую ржавчину душ наших».
В драме меньше всего, меньше, чем в каком-нибудь другом жанре художественной литературы, язык ощущается и выделяется самодовлеющей стихией.
Диалог, в котором действующие лица воплощают себя в слове «самосильно» (по выражению Горького), представляет труднейшую для писателя форму творчества.
Горький писал в 1932 году коллективу Ленинградского театра ЛАПП: «Драма — самая трудная форма искусства слова, ибо она гораздо больше, чем роман, повесть, рассказ, вторгается в область изобразительного, «пластического» искусства... Драматург пользуется только диалогом. Он, так сказать, работает голым словом... Необходимо... чтобы каждого из героев будущих ваших пьес вы умели снабдить точным количеством наилучше отобранных слов, которые с неоспоримой и совершенной полнотой исчерпали бы его сущность, показали основные, типические черты его характера, его индивидуальности. Нужно, чтобы каждая фигура пьесы говорила своим языком... В действительности каждый из нас обладает своей характерной речью, у каждого есть свои особенности говора, каждый по-своему выражает свои ощущения и мысли, этим люди заметнее всего остального отличаются друг от друга. Это надобно подметить, поймать и вот именно этими особенностями речи и наградить изображаемую фигуру, — тогда вы обнажите особенности чувствований и мышления с надлежащей полнотой, т. е. создадите характер...» [111] . Я привел очень длинную цитату, но в ней опора наших суждений о работе Горького над языком пьес.
111
«Рабочий и театр», 1932, № 6, с. 6—7.