Это могли быть мы
Шрифт:
– Я написала ему письмо, – горько рассмеялась она. – Он ответил, что желает мне добра, но у него уже трое детей и он… в общем, он не думал, что Оливия была достаточно психически стабильна, чтобы рожать ребенка. Короче говоря, он меня никогда не хотел.
– Зато как ее трахать, так она была достаточно психически стабильна.
– Ну, вроде того, – она снова пожала плечами. – Нет смысла давить, верно? Я хотя бы теперь знаю, кто он.
– А те другие дети… Ты когда-нибудь…
Делия шевельнулась, и волосы упали, закрыв ее лицо.
– Один раз я подошла к их дому. Их адрес есть в телефонной
Адам смотрел на нее. Во многих отношениях ее жизнь сложилась хуже, чем у него, и эта мысль ему не очень нравилась. Он копил в себе боль, извлекал из нее выгоду, а она просто… продолжала жить. Добивалась успеха. Была послушной девочкой. Может быть, ей казалось, что выбора нет.
– Эндрю хотя бы никогда ничего подобного не делал. Черт, да он даже с твоей матерью так и не переспал.
– Думаю, она бы этого хотела.
– Он мудак.
– Ко мне он был добр. Когда я в тот раз приехала – когда ты снова сделал мне больно. Оса – помнишь?
– Господи… Ты что, ведешь список всех гадостей, которые я натворил?
– Нет. Просто у меня память хорошая.
– И ты затаила обиду?
– Это не обида. Просто это было, вот и все, – она улыбнулась сквозь завесу волос. – Не нужно принимать все близко к сердцу, Ади. Так часто говорят, но это полная чушь. Это твоя жизнь, и едва ли можно не принимать ее близко к сердцу.
Он чувствовал себя неловко.
– Послушай, я не хотел сделать тебе больно. Ни в тот раз, ни в другой.
– Я знаю. Тебе просто самому было больно, да?
Он собрался с духом сделать то, чего не делал никогда.
– П… прости меня, ладно?
– Конечно.
Неужели еще хуже, когда тебя понимают? Неужели он предпочел бы услышать ругань?
– А ты чертовски сексуальна.
– «Сексуальна», – усмехнулась она. – Как поэтично.
– Красива.
– Ты тоже.
Она взглянула на него снизу вверх. Его ладонь снова коснулась ее щеки, и она подалась навстречу, и он испытал такое странное чувство, что ему почти расхотелось трахнуть ее. Но он собирался это сделать.
Он почувствовал, как время замедлило свой бег, и каждый вдох стал длиться часами, и при этом время утекало, словно вода в сливное отверстие раковины.
– Если бы мой дурак-отец женился на Оливии, ты стала бы моей сестрой, – прошептал он ей в волосы, от которых пахло кокосом.
Внутри него что-то напряглось – его либидо подняло голову и начало принюхиваться.
– Но они не поженились, – ответила Делия.
По ее лицу невозможно было понять, что у нее на уме. Что могло заинтересовать такую хорошую девочку в нем, опасном и испорченном? Неужели дело в такой простой и скучной вещи, как тяга к плохому парню? Может быть, он понял все неправильно. Но она ведь была здесь – голые ноги, платье на бледных бедрах задрано.
– Все равно я не стала бы тебе сестрой. У тебя есть сестра.
Ему не хотелось сейчас думать о Кирсти. Только не
– Это бы их точно взбесило, – рискнул он. – Увидеть нас с тобой вот так.
– И что? Может, они заслужили встряску. Мама так точно.
– Но ты всегда была к ней так добра.
Он этого не понимал.
– Это сложно, – вздохнула Делия. – Да, я зла на нее, но понимаю, что она ничего не могла с этим сделать. Или, может быть, я просто понимаю, что, если буду давить на нее слишком сильно, она снова меня бросит. Не знаю. Да и кому есть до этого дело?
Он боялся замолчать, боялся того, что могло произойти.
– Я не знал, что ты такая. Мне казалось, ты вся из себя правильная.
Она улыбнулась.
– Мы с тобой – противоположности. Ты кажешься холодным и чокнутым, но внутри ты вроде как… ранимый.
– Нет, ни хрена.
– А я… Я кажусь хорошей снаружи, но внутри меня иногда гложет злость. Так что, понимаешь, мы с тобой разные, но при этом одинаковые.
Она наклонилась, чтобы поставить чашку, и вдруг оказалась к нему очень близко. И он понял, что собирается поцеловать ее, и в тот момент, когда он это сделал, перед глазами промелькнуло то мгновение, когда оставил эту тонкую белую отметину на ее лице. Как будто пометил ее как свою девушку еще тогда, много лет назад.
Адам, наши дни
– Ох… Тетя Лиз, помедленнее.
Зачем она позвонила? Он не помнил, разговаривал ли с тетей по телефону хоть раз. Разве что для того, чтобы поблагодарить за подарки на Рождество – на этом Оливия настаивала со всей твердостью, присущей людям ее класса.
– Она у вас?
Он имел в виду мать. Она все-таки вернулась в страну.
– Была. Поехала обратно в Лондон, взяла такси до вокзала.
– Ясно. А у дедушки что, был инфаркт?
Знал ли он об этом? Да и, по правде говоря, есть ли ему до этого дело?
– Да, но это было в прошлом месяце. Сейчас ему уже лучше. Она сказала, что все равно бы приехала. Может быть, ей просто требовался предлог?
Мать в одной с ним стране. Возвращается в Лондон, где он по-прежнему валяется на застеленной кровати в своей маленькой комнате, пялясь в потолок. Делия не отвечала на сообщения, и это бесило Адама. Он терпеть не мог нарушать собственное правило не пытаться самому выходить на связь с женщинами два раза подряд, но она не оставила ему выбора. Подумать только – она беременна! Хуже и быть не могло.
– Она собирается с нами повидаться?
– Адам, я понятия не имею. Я спросила, но она тут же обиделась и ушла. Бедный папа так расстроился, даже телевизор смотреть не может.
У Адама в голове все перемешалось. Его мать поняла бы, почему эта беременность не должна привести к родам. Она отличалась здравомыслием, даже безжалостностью. Не была тюфяком, как отец, слабой, как Оливия, или сентиментальной, как Делия, которая наверняка уже вывесила в соцсетях фотографию с предполагаемой датой родов, написанной на меловой доске, и с цветком в руках, прикрывающим живот. Делия, которую бросила мать и от которой отказался отец, и поэтому, наверное, она считала логичным родить собственного ребенка, который не бросит ее.