Это могли быть мы
Шрифт:
Ему хотелось видеть ее. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства к девушке – слишком часто они оказывались загадками, которые он мог разгадать за одно или максимум за три свидания: умницы, глупышки, аристократки и простушки, богатые горожанки, бедные деревенские девчонки, он знал их всех, и ни одна не могла его удивить, но Делии это каким-то образом удалось. Может быть, дело было в необходимости хранить тайну, некоторой неправильности. Может быть, дело было в ее длинных светлых волосах, исходивших от нее ароматах трав и крема для рук, закрытости ее внутреннего мира, до которого он не мог дотянуться, как будто она всегда отстранялась от него. Когда-то, ребенком, он дважды сделал ей больно. Она не хотела позволять
Но, боже, как же скучно торчать здесь в двадцать лет: без секса, без выпивки, без музыки, без веселья. В некоторые вечера его отец открывал бутылку вина, но Оливия заметно нервничала, поэтому, выпив бокал-другой, они просто затыкали бутылку пробкой. Простояв на кухне всю неделю, вино годилось уже только для кулинарных целей, потому что они всеми силами пытались доказать, что у них нет проблем с алкоголем, хотя им в буквальном смысле было нечего больше делать – только пить. Оливия на время локдауна заставила их придерживаться строгого распорядка: прогулка в девять утра, когда на улицах меньше людей, не больше чем на разрешенный правительством час, причем следовало сторониться тех, кто подходит слишком близко. Кирсти хныкала в переделанной коляске под пластиковым экраном, все – строго в масках, руки промыты антисептиком, строгие взгляды на всех, кто шел по два-три человека в ряд. Люди – такие эгоистичные болваны! Всего-то и требовалось: посидеть дома месяц или два, не стоять слишком близко друг к другу, не забивать тропинки детьми, собаками и самокатами. Но они и этого не могли. Кирсти была в группе высокого риска. Оливия и Эндрю постоянно говорили, что она нуждается в защите. Их тревога за нее была почти осязаема, словно сдвигающиеся стены.
Во время прогулок Адам отставал от остальных, смущенный и скучающий, жалея, что с ними больше никого нет или, еще больше, что не может оказаться в другом месте. Казалось, что жизнь остановилась. Когда они приходили домой, начиналась обычная программа. Выпечка хлеба, рукоделие, работы в саду, и все это было так благостно, что Адаму хотелось удушить себя гимнастическим ковриком Оливии. Обед. Потом наступало время учебы: Кирсти изучала все новые жесты, и они уже начали воспринимать почти как должное ее способность общаться с ними. Считать чудо само собой разумеющимся – это что-то! Отец продолжал работать над своей дурацкой книгой, к которой вроде бы «проявили интерес агенты», Оливия стала с помощью приложения изучать китайский, Адам якобы готовился к экзаменам, хотя не было ничего более бессмысленного, когда весь мир последние четыре года полыхал как метафорически, так и буквально. И раньше случались наводнения, пожары, разрушения, и это еще до марта, когда всему миру пришел конец. Ему хотелось только увидеть Делию. Он несколько раз предлагал тайком встретиться где-нибудь на полпути между их домами, может быть даже перепихнуться в отцовской машине, но она была слишком примерной, чтобы нарушать правила. Им приходилось думать об уязвимых: ее бабушке с дедушкой и Кирсти. То, что она, возможно, была права, пожалуй, злило его еще больше, как и то, что она, похоже, нуждалась в этом не так сильно, как он. Может быть, она просто не испытывала таких чувств. Неужели она это делала только для того, чтобы позлить Оливию? Хотя Оливия, конечно, об этом не знала. Ему приходилось признать, что это было хуже всего. Что он, приучивший себя не нуждаться ни в ком после того, как собственная мать ушла от него и не вернулась, все равно поддался чувствам.
Со скуки он спустился вниз, чтобы хоть немного изменить вид из окна, и удивился, застав на кухне отца и Оливию за тихим разговором. Оливия стояла, нервно сложив руки. Ее лицо замерло.
– Что случилось?
В «учебное время» они вообще не должны были спускаться вниз. Не
Отец поднял голову. Он не касался Оливии – они никогда не касались друг друга. Но стоял так близко к ней, словно собирался погладить ее по спине.
– Оливия получила печальную новость, Ади.
Не Делия… Только не Делия! Может быть, бабушка или дедушка? Тогда он сможет с ней повидаться… Господи! Что за гадкая мысль?
– Какую?
– Ее начальник неожиданно умер.
– А… От…
– Да. От коронавируса.
Казалось странным, что кто-то мог в самом деле умереть от этого не в новостях, а в реальной жизни.
Оливия заговорила сдавленным голосом.
– Он лечился от рака… Я не знала. Рак простаты. Я… в общем, я в шоке. Ему и шестидесяти не было.
– Твой начальник?
О ком это она?
– А! Тот мужик – Дэвид? То есть отец Делии?
Тот грубоватый шотландец, едва не дробивший кости своим рукопожатием, который сказал бедняжке Ди отвалить. Идиот.
И тут он понял, что сказал, и ему захотелось врезать самому себе. Конечно же, Оливия не подозревала, что Делии все известно.
Эндрю потрясенно поднял голову.
– Что? Ади, но мы не знаем, кто…
Он замолчал, глядя на сына, который лишь пожал плечами, потом на Оливию, которая тряслась как лист на ветру.
– Э… Ну, это… Я не ведь знал… Погоди, а Делия знает?
– Да, она вычислила. После твоего сорокалетия. – Адам посмотрел на Оливию, желая забрать неосторожно сказанные слова, но не в силах этого сделать. – Послушай, ничего страшного. Она это спокойно пережила.
Вранье, но оно могло облегчить состояние Оливии, не допустить настоящей катастрофы. В последний раз с ней такое случилось в 2014 году, но тогда Эндрю удалось ее успокоить и привести в чувство. На этот раз все было иначе. Все вокруг испытывали тревогу, весь мир.
Оливия с тихим стоном выбежала из кухни. Эндрю оперся руками о кухонный остров, тяжело дыша.
– Господи… Я должен был догадаться. Чертов Дэвид! Он мне никогда не нравился… То есть о покойниках, конечно, не следует отзываться дурно, но… он и вокруг твоей матери крутился. Я это точно знаю. И… – он замолчал, словно только сейчас поняв, что разговаривает со своим двадцатилетним сыном. – Я должен подняться к ней.
– Нет. Пока не надо, – подсознательно Адам понимал, что в таком состоянии Ливви лучше оставить в покое.
– А Делия? Нужно ей сообщить, – отец покачал головой. – Поверить не могу, что вы все это знали, а я… ладно, проехали.
– Я… послушай, я сообщу ей, что он умер.
Это будет повод поговорить с Делией, и, пусть она и разозлится, что он так бездумно разболтал все Оливии, можно будет хотя бы услышать ее голос.
– Да и вообще, что плохого в том, что правда вышла наружу? – вдруг вспылил он. – Господи! Ну почему в нашей семье приходится хранить столько тайн? Кому какое дело, что он был ее отцом? Она имеет право знать. Разве не лучше быть честными, даже если все хреново?
Отец снял очки и начал очень медленно протирать их собственным джемпером.
– Честно, Ади? – чуть помолчав, ответил он. – Я сам много раз задавался этим вопросом. И должен сказать, что по-прежнему понятия не имею.
Эндрю, наши дни
Первая мысль, пришедшая в голову, когда она вошла в холл гостиницы: «О! Это же Кейт!» Словно не прошли годы с тех пор, как он видел ее в последний раз. Словно она просто пришла встретиться с ним после похода по магазинам или, возможно, поздороваться с этим продюсером как его жена. Но с ней был Адам. Почему они вместе? Он ничего не понимал. При виде всех этих людей в одном помещении у него заболела голова. Конор, похоже, тоже удивился. Он заговорил с Кейт. Конечно, потому что он, а не Эндрю был ее мужем.