Это могли быть мы

Макгоуэн Клер

– Ну конечно! Что еще мы можем сделать? Но, наверное… наверное, решать все же ей. Это ее тело.

Кейт почувствовала, что бледнеет при мысли, что возможен и другой исход.

– Но, Адам, кто может хотеть этого, если есть выбор? У меня выбора не было.

– Не знаю. Может быть, в этом все и дело. В выборе, – он посмотрел на мать такими же глазами, как у нее самой. – Послушай, если я не хочу ребенка, это вовсе не значит, что я не люблю Кирсти. Что мне она такая не нужна. Понимаешь?

– Понимаю.

Ей и самой часто приходилось бороться с этой мыслью – как сказать, что она не хочет такой жизни, не выбрала бы ее,

не удалив дочь из собственной жизни. С тем, что Кирсти существовала такая, какая она есть, независимо от того, что бы выбрала Кейт. В каком-то смысле она завидовала Делии, у которой была возможность решить самой. Но все равно это было очень тяжелое решение, и внутри Кейт что-то шевельнулось, напоминая о ребенке, который так и не родился.

Она даже не знала имени водителя – бедняге пришлось быть всему этому свидетелем. Но она коротко переговорила с ним, извинившись за сложности с парковкой в этом районе, когда он остановился, чтобы выпустить их.

– Не стоит беспокоиться, мэм.

Его лицо она сразу забудет. Но об этом уже слишком поздно беспокоиться. Вслед за Адамом она покинула залитую солнцем улицу. Внутри, в грязноватой приемной, сложив руки на животах, сидели женщины. Это могла быть и она сама, если бы знала, что нужно проверить гены до рождения Кирсти, если бы не жила в глупом и счастливом неведении. Быть может, они сумели бы не допустить всего этого – долгих лет боли, расставания, разрушения семьи. Смогла бы она жить в мире с самой собой после такого решения? Не то чтобы это имело значение. Прошлое не изменить. Оставалось просто жить с тем, что уже сделано.

Адам ругался в регистратуре.

– …Мне плевать на врачебную тайну! Это мой ребенок! Мой ребенок!

Как странно было слышать это от собственного ребенка, совсем еще мальчишки.

Тут у Кейт пиликнул телефон, но она настолько оторвалась от реальности, настолько глубоко погрузилась в прошлое, что не сразу поняла, что это за звук. Пришло сообщение из клиники «Маунтинвью». Кейт открыла его.

Когда вернулся Адам, Кейт уже успела все осмыслить и принять решение. Почему люди так страшатся выбора, когда на самом деле сразу понятно, что выбрать, если забыть о чувстве вины, долге и вежливости?

– Я получила сообщение, – сказала она.

Она увидела его лицо. Он позволил себе довериться ей хотя бы немного после всего, что она натворила, а она уже снова подвела его. Ее сына, превратившегося в высокого юношу.

– Какое?

– Меня просят вернуться. В Лос-Анджелес. Там есть одна девушка, и она больна. И… в общем, я ей нужна.

– Ты не можешь остаться еще на одну ночь?

– Конечно, это просто… там дело срочное. Трикси. Она примерно твоих лет, чуть старше. Но она сейчас в больнице, и ее состояние ухудшилось. Она ничего не ест. Хочет, чтобы я была рядом, и я, возможно, смогу ей помочь.

– Кто она? – в замешательстве спросил Адам.

– Моя…

Кейт ненадолго задумалась. Слово «падчерица», похоже, уже не подходило. Бывшая падчерица? Бывшая-падчерица-которая-не-родня-ни-мне-ни-Конору?

– Член семьи. Моя семья.

Больно ли Адаму это слышать? Это не значило, что он для нее – не семья. Это просто значила, что понятие «семья» – более широкое и растяжимое, чем она всегда думала. Семьей была Кирсти, даже видеть которую ей сейчас было невыносимо, но она оставалась ее дочерью. Семьей была вредная Элизабет

с ее бесконечными постами в соцсетях и племянницей, и племянником, которых Кейт, возможно, однажды все же увидит. Семьей был Конор, какими бы теперь ни стали их отношения. И та молодая женщина, морящая себя голодом в клинике в Малибу и ставшая есть еще меньше, потому что Кейт два дня ее не навещала, тоже была семьей.

– Я… Адам, мне очень жаль.

Теперь Адам смотрел на нее. Выше нее, с точно такими же голубыми глазами.

– Я не поеду, если нужна тебе здесь, – запинаясь, продолжила Кейт. – Если ты думаешь, что от меня будет польза.

Но она все равно ощущала эту тягу через океан. Тягу любви, которая всегда избегала Кейт и которую она сейчас ощущала в отношении Трикси, страх, что может быть уже слишком поздно и она может не успеть. Такую же тягу она испытывала и к Адаму, но более темную, сложную, с оттенком невыносимой вины.

– Та девушка… Ты действительно ей нужна?

– Думаю, да. Она… вроде как твоя сводная сестра.

Но то же можно было сказать и о Делии, которая была где-то в этой клинике и носила его ребенка.

– Я не поеду, если ты не захочешь. Я могу остаться, конечно, могу.

Это было так. Ей не было нужды немедленно срываться с места, разве не так? Она могла хотя бы поздороваться с Делией. Но это было слишком – видеть этих людей из прошлого, этих повзрослевших детей. Кто она такая, чтобы говорить этой девушке, что ей делать со своей жизнью, со своим ребенком? Люди должны совершать собственные ошибки. И зачем она нужна Адаму, если он научился обходиться без нее с семи лет? Она размышляла над словами Оливии о том, что плохая мать лучше, чем никакой. Кейт ушла, потому что считала совершенно иначе. Но, может быть, она ошибалась? Есть ли возможность это выяснить?

– Думаю… Адам, думаю, я не имею на это права. На этот выбор. Мне легко говорить, что выбрала бы я, но у меня не было такой возможности. Не знаю, что бы я тогда сделала, и это истинная правда. Поэтому я не могу тебе помочь. Прости.

Он расправил плечи и кивнул.

– Езжай.

– В самом деле?

– Да. Ты права – здесь ты ничего сделать не можешь.

Кейт приняла этот удар, понимая, что вполне заслужила его.

– Я оставлю тебе машину. Возможно, ты сможешь… ты захочешь навестить меня там. Сможешь познакомиться с Трикси.

И снова Адам пожал плечами. Он уже заново перестраивал собственный мир, в котором для нее не было места, как и много лет до того.

– Да, возможно, – сказал он. – Пока, мам.

Он снова назвал ее мамой. Ну, уже хоть что-то.

Адам, наши дни

Ну и денек выдался. Уж на что он терпеть не мог нервотрепку, сегодня от нее было никуда не деться. Отец и Оливия, что бы там между ними ни происходило. Мать и ее новый муж, тот лощеный продюсер, в отношениях между которыми он улавливал какое-то странное напряжение. Встреча с матерью, которую он уже и не думал когда-нибудь увидеть. Ее решение не видеться с Кирсти после проделанной дороги, не проходить последние десять шагов до комнаты, где она была. А теперь – Делия. Гнаться за ней, словно какой-то лузер из сопливой комедии, чтобы попросить ее… О чем? Не рожать ребенка? Он не мог так поступить. Он любил ее. Он просто должен был оказаться здесь, когда она получит известие, каким бы оно ни оказалось.