Евсения. Лесными тропками
Шрифт:
– Ему предъявить?
– хихикнула сбоку от меня Любоня, а потом ухватилась за мое запястье.
– Евсь, давай глянем, что он там наскреб? Интересно же.
– Интересно?
– окрысилась я попутно еще и на подружку.
– Да он меня достал, как дятел стреху своими выкрутасами. Да я его и видать и слыхать уже не в мочь.
– Ну, пожа-луйста. Ну, токмо, ради меня. Ведь, страсть, как интересно.
– Тебе интересно?.. Вот сама и читай тогда его дурные каракули, - бухнулась я обратно на свое сиденье, оставив, однако ж, в поле зрения вмиг оживившуюся
Осьмуша, шустро выудив из-за пазухи, маленький цветной квадрат, нырнул под березку (видно, ему за ответ еще чего-то наобещали), а Любоня, так же шустро вернулась ко мне, на бревно:
– Только, чёй-то, я не пойму, - возникла, вдруг, с ее стороны заминка.
– Здесь не письмо, а етикетка какая-то... Вино "Улыбка Зилы". Специально для... Евся...
– Это он, наверное, хочет, чтоб я ему теперь все время улыбалась. Шифрованное, видать, письмо, - сердито буркнула я, демонстративно отвернувшись в сторону.
– Так ты, переверни бумажку то!
– подал из-под засадной березы голос письмоносец, и снова там затаился.
– О-о, точно... Угу. Читаю... Евсения!
– торжественно продекларировала Любоня и вновь, надолго замолчала.
– Евсь, я, чёй-то, опять ничего не пойму, чего он тут понаписал. Какие-то слова странные.
– Ничем помочь не могу.
– Угу, - вздохнула подружка, но, решила не сдаваться. Видно, любопытство - их кровная черта.
– Ежевика... еже-виты... О! Ежели ты! Ежели ты и да-льше бу-дить меня... Ты его что, будишь?
– Чего? Это кто его будит?! Да больно мне надо?!
– А как?.. А-а, погодь... Ежели ты и дальше бу-диш... Будешь! Меня му-чить. Во как... Ж-ж-ги кости бояну. Жги кости Бояны?! Евся, а ее-то за что?
– Любоня, а ну, дай сюда!
– кончилось мое малосильное терпение.
– Сама буду читать... Ага... Ежели ты и дальше будешь меня мучить, ж-ди в гос-ти Бо-я-ну. Сроку ти-бе три, уф-ф, здесь, хоть цифрой смилостивился... дня... Ну, ничего себе, угрозы!
– А Бояна то тут причем?
– отработанным дуэтом уставились мы в этот раз друг на друга.
– Кочерыжки вы капустные, а не невесты!
– пригнул наши головы, раздавшийся сверху праведный писк, а потом и знакомое пыхтение.
– Бояна ж - сваха у нас. Любоня, ты что, забыла, кто к нам от твого жениха приходил?
– свесила две косички с той стороны забора, уже отмытая от варенья Галочка.
– А ведь и правда, Евся!
– распахнула рот девушка.
– Лех тебе решил сваху заслать.
– Та-ак... Видно, по-хорошему у нас с ним не выйдет, - процедила я сквозь зубы и снова поднялась с бревна.
– Осьмуша!
– Чего?
– неуверенно проблеяли из укрытия.
– Передай Леху, что если он еще раз мне даже в письменном виде предстанет, то я ему его неугомонный...
– Евся! Дети же!
– Ага...
– с трудом, опомнилась я.
– Дети... Скажи ему, чтоб дождался Солнцеворота, а там мы с ним лично об жизни и судьбе побеседуем. Но, если, сунется ко мне в дом раньше, с Бояной или с бояном, я ему тот боян на этот
– Как не понять?
– колыхнулись нижние березовые ветки.
– А это тебе, от дядьки Кащея. Лови!
– через долечку мелькнула меж них прямо мне в руки маленькая деревянная игрушка.
– Что это, Евся?
– То, кёнтаврь, - оповестило вместо меня с забора вездесущее дитя.
– Дядька Кащей вчера еще ей эту свистульку выстругал. Сказал, специально для Евси. С четырьмями дырочками, чтобы чище было... это... звучание. А у всех остальных - только с двумями... А еще, Евся, можно Леху пообещать, что ты его за уши полотенцем к колодезному журавелю привяжешь и будешь макать, пока он не поумнеет.
– Галушка!
– А чего? Матушка так всегда отцу грозит, когда он...
– А, ну, мотай живо с забора!
– да-а... видно, вопрос мужнего "уважения" в этой семье, действительно, сильно актуален...
Домой я возвращалась злее вьюжной ночи, едва не промахнув мимо нужного мне проулка. Да, промахнула уже, но, все ж развернулась, не желая делать крюк через все тот же крутой холм. Это, когда на душе спокойно, можно просто идти по любимой тропке, вдыхая полной грудью сочную лесную жизнь, а сейчас... И злилась я на весь белый свет, резко поменявший теперь краски. И это, не смотря на выглянувшее полюбопытствовать на землю солнце. И на Леха, впустую тратившего упрямство на мою неприглядную персону, для него, однако, недосягаемую. И на Любоню, подружку дорогую, решившую в купе с собой, принести в жертву нелюбви еще и меня. Даже венок свой одуванный мне меж кренделей нацепила. Он, видите ли, душу очищает и обнажает. А то я не знаю. Нашла, кому "мази втирать". Да и на себя тоже злилась. На непонятности, коих давно со мной не было. Потому как, давно разложила в своей жизни все по полочкам с умным названием "принципы"... Все, ровно по аккуратным пыльным стопкам, иначе мне точно не...
– Жизнь моя, пожухлый лист!
Он стоял, опершись на старый орешниковый тын, в аккурат на середине моего пути. И в аккурат посредине цветущего клеверного луга. Напоминая собой приготовившегося к взлету коршуна, в этом своем жилете на голое сильное тело. И, похоже, ожидал именно меня. Я скосилась сначала на пасущегося рядом буланого жеребца, чьи передние подковы были мне очень близко знакомы, потом на пути обхода и его и седока, и, хмыкнув, двинула прямо по тропке. Вдруг, мимо пронесет?
– Доброго дня, - как видно, не пронесло.
– А я тебя искал, - голос незнакомца оказался глубоким и каким-то настораживающе спокойным.
– Интересно. И скоро нашел?
– Да, - усмехнулся лишь уголками губ мужчина.
– Спросил, где в этой деревне живет девушка, умеющая разговаривать с животными, плавать, как русалка и заживлять раны, как магиня. Мне на тебя и...
– Что?!
– перехватило у меня дыхание.
– Да как ты вообще посмел про меня такое болтать?
– пошла я в наступление на мужика. Вот и спасай их после этого!