Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
детской. Далее следовал зал, довольно поместительная комната о двух окнах на
улицу и трех на чистый двор. Потом гостиная в два окна на улицу, от которой
тоже столярного дощатою перегородкою отделялось полусветлое помещение для
спальни родителей. Вот и вся квартира! Впоследствии, уже в 30-х годах, когда
семейство родителей еще увеличилось, была прибавлена к этой квартире еще
одна комната с тремя окнами на задний двор, так что образовался и другой
черный выход из квартиры,
громадная русская печь и устроены палати; что же касается до кухонного очага с
плитою, то об нем и помину не было! <...> В холодных чистых сенях, частию под
парадною лестницею, была расположена большая кладовая. Вот все помещение и
удобства нашей квартиры!
Обстановка квартиры была тоже очень скромная: передняя с детской были
окрашены темно-перловою клеевою краскою; зал - желто-канареечным цветом, а
гостиная со спальной - темно-кобальтовым цветом. Обои бумажные тогда еще в
употреблении не были. Три голландские печи были громадных размеров и
сложены из так называемого ленточного изразца (с синими каемками).
Обмеблировка была тоже очень простая. В зале стояли два ломберных стола
(между окнами), хотя в карты у нас в доме никогда не игрывали. Помню, что
такое беззаконие у нас случилось на моей памяти раза два в дни именин моего
отца. Далее помещался обеденный стол на средине залы и дюжины полторы
стульев березового дерева под светлою политурою и с мягкими подушками из
зеленого сафьяна. <...> В гостиной помещался диван, несколько кресел, туалет
маменьки, шифоньер и книжный шкаф. В спальне же размещались кровать
родителей, рукомойник и два громадных сундука с гардеробом маменьки. Я
сказал, что стулья и кресла были с мягкими подушками <...>. Подушки же у
стульев, кресел и диванов набивались просто чистым волосом, отчего при долгом
употреблении на мебели этой образовывались впадины. Стулья и кресла, по
тогдашней моде, были громадных размеров, так что ежели сдвинуть два кресла, то на них легко мог улечься взрослый человек. Что же касается до диванов, то
любой из них мог служить двухспальной кроватью! Вследствие этого, сидя на
стульях, креслах и диванах, никоим образом нельзя было облокотиться на спинку, а надо было всегда сидеть как с проглоченным аршином. Гардин на окнах и
портьер при дверях, конечно, не было; на окнах же были прилажены простые
белые коленкоровые шторы без всяких украшений.
Ясное дело, что при такой небольшой квартире не все члены семейства
имели удобные помещения. В полутемной детской, которая расположена была в
заду передней, помещались
гостиной на диване. Что же касается до меня, а позднее и до сестры Верочки, то
мы, как младенцы, спали в люльках в спальне родителей. Няня же и кормилицы
29
спали в темной комнатке, имевшейся при спальной родителей. Упомянув о
кормилицах, я должен отметить, что маменька сама кормила только первого
ребенка, то есть старшего брата Мишу <...>.
Говоря о нашем семействе, я не могу не упомянуть об личности, которая
входила в него всею своею жизнию, всеми своими интересами. Это была няня
Алена Фроловна {1}. Алена Фроловна была действительно замечательная
личность, и, как я начинаю себя помнить, не только была в уважении у моих
родителей, но даже считалась как бы членом нашего дома, нашей семьи! Она не
была нашею крепостною, но была московская мещанка, и званием этим очень
гордилась, говоря, что она не из простых. Поступила она к нам в няни еще к
сестре Вареньке, следовательно до моего рождения, и потом вынянчила всех нас
<...>. С того времени, как я начинаю ее помнить, ей было уже лет под пятьдесят.
Она была для женщины довольно высокого росту и притом очень толста, так что
живот ее почти висел до колен. Ела она страшно много, но только два раза в день; чай же пила без хлеба вприкуску. Кроме обязанности няни <...>, она занимала еще
обязанность ключницы <...>. Мы все называли ее нянюшкою и говорили ей "ты", но зато и она всем нам говорила тоже "ты" не только во время нашего детства, но
и впоследствии, когда мы были уже совершенно взрослыми. Отец и мать
называли ее всегда Аленой Фроловной, или просто Фроловной, а она их
(единственная из прислуг) называла по имени и отчеству, то есть Михаилом
Андреевичем и Марьею Федоровною. Вся же прочая прислуга называла их
барином и барыней. Алена Фроловна как поступила в дом наш на жалованье в 5
рублей ассигнациями (ныне 1 р. 43 к.), так и оставила наше семейство после
смерти родителей, прожив более пятнадцати лет, получая то же жалование <...>.
Она была девицей и называла себя "Христовой невестой". Никогда и никто не
помнил, чтобы она засиживалась в кухне, объясняя это тем, что в кухне бывают
различные разговоры, которые ей, как девице, слушать непристойно. Родители
улыбались, слушая это, но сами были очень довольны такими поступками Алены
Фроловны. Обедала и ужинала она всегда в детской, куда ей приносили всех
кушаньев прямо со стола нашего.
Мы, дети, допускались к общему столу с тех пор, когда начинали уметь