Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
молебен; затем настает прощанье, мы все усаживаемся в кибитку, кроме
маменьки, которая едет с папенькой, провожавшим нас в коляске. Но вот и
Рогожская застава! Папенька окончательно прощается с нами, маменька, в слезах, усаживается в кибитку, Семен Широкий отвязывает укрепленный к дуге
колокольчик, и мы трогаемся, долго махая платками оставшемуся в Москве
папеньке. Колокольчик звенит, бубенчики позвякивают, и мы по легкой дороге, тогда, конечно, еще не шоссированной,
Не одно это первое путешествие в деревню, но и все последующие туда поездки
приводили меня всегда в какое-то восторженное состояние! <...>
О впечатлениях своих во время неоднократных детских поездок из
Москвы в деревню и обратно я этим и закончу.
Теперь, прежде чем мы водворимся в деревню, я сообщу кое-что, что знаю
и помню об этом хорошеньком местечке, очень памятном мне по летним в нем
пребываниям в течение шести лет, а именно в 1832, 1833, 1834, 1835, 1836 и 1838
годах.
Название деревеньки, которую приобрели наши родители, было сельцо
Даровое, куплено оно было, как выше упомянуто, у помещика Ивана Петровича
Хотяинцева. Это сельцо Даровое составляло одну малую частичку целого гнезда
селений, принадлежащих родоначальнику, вероятно весьма богатому человеку, Хотяинцевых. Так в двух верстах в одну сторону от сельца Дарового находилось
село Моногарово, принадлежащее, кажется, старшему в роде Хотяинцевых,
отставному майору Павлу Петровичу Хотяинцеву; а в полутора верстах в другую
сторону от сельца Дарового находилась деревня Черемошня, принадлежащая NN.
Хотяинцеву {8}. Эта последняя деревня Черемошня продавалась, об чем не знали
наши родители, покупая сельцо Даровое.
К несчастию, случилось так, что вскоре по водворении нашем в деревне
маменька принуждена была начать судебный иск об выселении из нашего сельца
двух-трех крестьянских дворов, принадлежащих селу Моногарову, то есть Павлу
Петровичу Хотяинцеву. Конечно, судебный иск со стороны маменьки возымел
только тогда место, когда все личные словесные заявления маменьки были
отвергнуты Хотяинцевым. Иск маменьки взбесил окончательно Хотяинцева, и он
начал похваляться, что купит имение двоюродного брата, деревню Черемошню, и
тогда будет держать в тисках Достоевских. Эти похвальбы, конечно, дошли до
45
сведения моих родителей и очень встревожили их, потому что действительно
угроза Хотяинцева могла осуществиться, так как все земли соседних имений не
были размежеваны, а все были так называемые чересполосные. Покамест П. П.
Хотяинцев собирался, папенька успел достать нужную сумму денег, заложив
Даровое и прихватив у частных лиц, и ему
не далее как в этот же год, то есть 1832. Не знаю, сколько заплачено было за
деревню Черемошню, но знаю по документам, что обе деревни, то есть сельцо
Даровое и деревня Черемошня, стоили родителям сорока двух тысяч рублей
ассигнациями, или двенадцати тысяч серебром. В обоих этих имениях числилось
сто душ крестьян (по восьмой ревизии, бывшей в 1833 году) и свыше пятисот
десятин земли. Таким образом, угрозы П. П. Хотяинцева потеряли свою силу, и
он сделался хорошим соседом нашим, не уведя, впрочем, принадлежавших ему
крестьянских дворов из нашего имения вплоть до пожара, случившегося в 1833
году.
Это путешествие наше, равно как и все последующие, длилось каждый раз
двое суток с лишком. Каждые тридцать - тридцать пять верст мы останавливались
на отдых и кормежку лошадей, а проехавши две станции, останавливались на
ночлег. Вспоминаю станции: Люберцы, Чулково, Бронницы, Ульянино, Коломна, Злобино и Зарайск. От Зарайска наше имение находилось только в десяти верстах.
Впрочем, Семен Широкий останавливался на кормежку лошадей не во всех
поименованных станциях, а строго наблюдал, чтобы всякий переезд был не менее
тридцати или тридцати пяти верст. Проехав Коломну, мы переезжали реку Оку на
пароме; в разлив она бывала довольно широка. Переправы этой мы всегда
боялись и пригоняли так, чтобы совершать ее в утреннее время, а никак не
вечером. Но вот наконец на третий день мы приближались к нашей деревне. За
Зарайском мы едва-едва сидели на местах, беспрестанно выглядывая из кибитки и
спрашивая у Семена Широкова, скоро ли приедем. Наконец мы своротили с
большой дороги и поехали по проселку и через несколько минут были в своем
Даровом.
Местность в нашей деревне была очень приятная и живописная.
Маленький плетневый, связанный глиною на манер южных построек, флигелек
для нашего приезда состоял из трех небольших комнаток и был расположен в
липовой роще, довольно большой и тенистой. Роща эта через небольшое поле
примыкала к березовому леску, очень густому и с довольно мрачною и дикою
местностию, изрытою оврагами. Лесок этот назывался Брыково { Название это не
раз встречается в многочисленных произведениях брата Федора Михайловича.
Так, например, в "Бесах" местность поединка Ставрогина и Гаганова названа
именем Брыково. (Прим. А. М. Достоевского.)}. С другой стороны помянутого
поля был расположен большой фруктовый сад десятинах на пяти. Вход в этот сад