Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
крик. Замечу тут кстати, что, несмотря на вспыльчивость отца, в семействе нашем
принято было обходиться с детьми очень гуманно и, несмотря на известную
присказку к ижице, нас не только не наказывали телесно - никогда и никого, - но
даже я не помню, чтобы когда-либо старших братьев ставили на колени или в
угол. Главнейшим для нас было то, что отец вспылит. Так и при латинских
уроках, при малейшем промахе со стороны братьев, отец всегда рассердится, вспылит, обзовет их
даже бросит занятия, не докончив урока, что считалось уже хуже всякого
наказания. Бывало, при этих случаях помню, что маменька только посматривает
на меня и дает мне знаками намеки, что вот, мол, и тебе то же будет!.. Но увы, хотя грамматика Бантышева преемственно и перешла ко мне, но начало
латинской премудрости мне суждено было узнать не из уроков папеньки, а в
пансионе Чермака.
Вероятно, это гуманное отношение к нам, детям, со стороны родителей и
было поводом к тому, что при жизни своей они не решались поместить нас в
гимназию, хотя это стоило бы гораздо дешевле. Гимназии не пользовались в то
время хорошею репутациею, и в них существовало обычное и заурядное, за
всякую малейшую провинность наказание телесное. Вследствие чего и были
предпочтены частные пансионы. Наконец подготовление братьев было окончено, и они поступили в пансион Леонтия Ивановича Чермака {13} с начала учебного
курса, в 1834 году.
Поступление старших братьев и сестер в пансионы и распоряжения насчет
моего обучения и приготовления.
Наши литературные вечера с родителями. Литературные наклонности
старших братьев
53
В это же время и сестра Варенька была отдана родителями в пансион, или
школу, при лютеранской церкви Петра и Павла. Школа эта, с давних времен
существовавшая, пользовалась в Москве заслуженною славою. Она находилась
возле самого дома дяди Александра Алексеевича Куманина, в
Козьмодемьяновском переулке, - это было причиною тому, что часто сестра не
приезжала по субботам в родительский дом, в особенности в зимние трескучие
морозы, а была брана тетушкою Александрою Федоровною к себе на дом. Братья
тоже были отданы к Чермаку на полный пансион и приезжали домой только по
субботам к обеду, а в понедельник утром уезжали опять на целую неделю.
Следовательно, дома из старших подростков оставался только я.
Относительно меня папенька сделал следующие распоряжения. Он
поручил старшим братьям и сестре заведовать моим обучением и задавать на
целую неделю Уроки, которые я и должен был сдавать в субботу. А в воскресенье
обязан был снова выслушивать объяснения братьев и сестры
следующую неделю. Предметы были распределены следующим образом: брат
Миша взял на себя арифметику и географию; брат Федя - историю и русскую
грамматику, а сестра Варя - закон божий и языки французский и немецкий. С этих
пор моя жизнь в родительском доме пошла гораздо скучнее. В доме сделалось
гораздо тише, и я, понукаемый родителями, должен был по целым дням сидеть в
зале за книгою, хотя мысли иногда порхали далеко от книги! Мне был уже
десятый год, а сестре Верочке едва-едва шесть; следовательно, она не могла
сделаться моею товаркою, тем более что я привык иметь товарищами старших
себя. Зато весело было дожидаться субботы, и хотя день этот и был для меня днем
расплаты, днем экзаменов, но я мало страшился их, а помышлял только о том, что
целых полтора дня пробуду с братьями и сестрою. Учительские отношения ко мне
братьев и сестры нисколько не изменили наших братских, доселе
существовавших, отношений. В субботу с утра чувствовалось уже прибытие всей
семьи в родной кров. И родители делались несколько веселее, и к столу
прибавлялось кое-что лишнее, - одним словом, пахло чем-то праздничным. В этот
день и неизменяемый час обеда (то есть двенадцать часов) поневоле изменялся.
Покуда лошади поедут с Божедомки в Новую Басманную, покуда соберутся
братья, покуда приедут, проходило добрых полтора - два часа, так что обед
подавался в этот день к двум часам. За сестрой ездили большею частию по
вечерам, уже в сумерки. Но вот приехали братья, не успели поздороваться, как и
горячее уже на столе. Садимся обедать, и тут же, не удовлетворивши первому
аппетиту, братья начинают рассказывать овеем случившемся в продолжение
недели. Во-первых, отрапортуют правдиво о всех полученных в продолжение
недели по различным предметам баллах, а потом и начнутся рассказы про
учителей, про различные детские, а иногда и не совсем приличные шалости
товарищей. За рассказами и разговорами и обед в этот день продолжается гораздо
долее. Родители самодовольно слушали и молчали, давая высказаться приезжим.
Можно сказать, что откровенность в рассказах была полная! Вспоминаю, что отец
ни разу не давал наставлений сыновьям; при повествованиях о различных
шалостях, случавшихся в классе, отец только приговаривал: "Ишь ты шалун, ишь
разбойник, ишь негодяй", и т. п., смотря по степени шалости, но ни разу не
54
говорил: "Смотрите, не поступайте-де и вы так!" Этим давалось, кажется, знать, что отец и ожидать не может от них подобных шалостей.