Фантастическая четверка: New Age
Шрифт:
Виктор Остапчук пил. По поводу и без, в выходные и будни, в церковные и государственные праздники. Повод находился всегда, вернее, раньше находился, зато потом мужчина и вовсе перестал обращать внимание на такую ерунду, как придумывание предлога. Он просто покупал чекушку в магазине по дороге с работы и нес ее домой, где, усевшись за кухонный стол, по-мазохистски медленно открывал бутылку, так же медленно наливал прозрачное содержимое в стакан, и так же медленно пил, смакуя каждый глоток. Потом еще стакан, еще и еще. И с каждым разом темп увеличивался, больше не было той неторопливой манеры поведения, не было стремления походить
И вот тогда все живое стремилось спрятаться по углам, скрыться, чтобы только не попасться под руку этому человеку, чьим поведением руководил алкоголь. Людмила Семеновна, его жена, разом становилась похожей на забитое, запуганное животное. Она сжималась комочком на диване, в ожидании требовательного крика:
– Эй, ты! Жена! Неси свою тушу сюда и грей мне обед! Жуть как жрать хочу. Да поживее, а то отхватишь…
Но поживее никак не выходило, и вскоре из кухни доносился дикий нечеловеческий рык Виктора и тихий, захлебывающийся в слезах крик Людмилы.
Антон и его младшая сестра Лера тихо сидели в своей комнате, боясь тоже попасть под раздачу. Девочка тихо всхлипывала, утирая кулачком слезы, а мальчик угрюмо молчал, сжимая кулаки. Он мечтал об одном: заступиться за мать, оборвать отца раз и навсегда, заставить его даже забыть о том, что у него есть жена и дети.
Столь похожий на Виктора внешне, его сын обладал сильным, закаленным характером. Мальчик собственными глазами каждый день видел пример, как не стоит поступать со своей семьей, а потому к десяти годам уже точно знал, какой хочет видеть свою жизнь и себя в ней. Кем угодно, но только не домашним тираном и пьяницей.
А на следующий день, приняв противопохмельное средство, Остапчук-старший вставал и, как ни в чем не бывало, отправлялся на работу, где он слыл весельчаком и душой компании. А Людмила Семеновна, глотая слезы, тщательно замазывала тональным кремом свежие синяки.
***
В день аккурат перед поездкой Антона на Кавказ, в доме Остапчуков вновь разразился скандал, и мальчик вновь был в самом его эпицентре. Брызжа слюной, Виктор, потрясая дневником сына с тройкой, кричал:
– Никакого тебе Кавказа, ублюдок, пока не подтянешь математику!
– Витя… - несмело произнесла мать Антона, кладя руку на сгиб локтя мужа, но Остапчук одним движением отбросил ее в сторону, сконцентрировав все внимание на сына, бесстрашно смотрящего прямо в глаза разъяренному отцу.
– Поспорим? – с диковинным для десятилетнего ребенка хладнокровием проговорил мальчик, не изменившись в лице.
Виктор опешил. Никто и никогда не осмеливался дерзить ему, более того, глядя в глаза прямым, твердым взглядом, особенно родной сын, который просто обязан почитать своего отца. Но, стараясь ничем не выдать своего замешательства, Остапчук заорал:
– Ах, ты гаденыш! Да как ты смеешь дерзить мне?! – школьный дневник полетел прямо в лицо ребенку, и Людмила вскрикнула.
– Заткнись, мамаша, - грубо рыкнул Виктор, покосившись в сторону жены. Та инстинктивно прикрыла лицо руками. А Антон просто поймал дневник, трясущимися руками (это было единственным признаком его волнения)
Мужчина не видел, как засопел и напрягся за его спиной сын, как сжались его кулаки. И, когда он повернулся, чтобы продолжить начатое, его встретил прямо-таки ошеломляющий угар в пах. Антон вложил в этот удар все свои детские силенки, вместив в него всю ненависть по отношению к отцу. Виктор резко выдохнул и сжался пополам, матерясь так, что от этого, казалось, привяли все цветы в комнате.
– Чтоб ты сдох, сучонок! Чтоб ты сдох! – прошипел Виктор обращаясь к собственному сыну.
– Мама, звони в милицию, - твердо произнес ребенок.
– Зачем? – Людмила Семеновна поднялась, наконец, на ноги и посмотрела на сына.
– Он же бьет нас, мама! Он чуть не покалечил тебя. Ну же, звони! – в голосе Антона слышалась неприкрытая мольба.
Мать молча покачала головой и повернулась к мужу, помогая тому выпрямиться. Мальчик молча смотрел на это, затем пошел к Лере, дал ей какое-то платьице, собрал портфель, оделся сам и, взяв сестричку под руку, направился к выходу.
– Куда вы, на ночь глядя? – встревоженно перестрела детей Людмила.
– К тете Лене. Оставайся с ним, - Антон словно выплюнул это слово, - если так хочешь. А я хочу, чтобы Лерка не видела этого всего. Увидимся после экскурсии.
С этими словами мальчик захлопнул дверь прямо перед носом ошеломленной матери.
***
С той экскурсии он так и не вернулся. Виктор запил еще сильней, бросил работу, а Людмила, устав от такой жизни и переосмыслив многое после смерти своего мальчика, развелась с ним и, забрав Леру с собой, начала новую жизнь, отдельно от пьяницы мужа.
========== Sonne ==========
– Так-с, ребятки, интересно, кто как написал диктант?
Юра зашел в подсобку, где у них с недавних пор проходили занятия, потрясая двойными листиками.
– Не очень, - протяжно произнес Антоша с недовольной миной.
– Да, интересно, Юрий Филиппович! – Оле не сиделось на месте, и она чуть привстала из-за стола, потянувшись при этом к учителю-лаборанту.
Но Волченко, улыбаясь, приподнял листки над головой, и только после того, как уселся за свой стол, деловито прочистил горло и осмотрел своих учеников – таких разных и похожих одновременно. Скромная и прилежная Майя, чинно сидящая рядом с Гришей, расправив не по размеру большую плиссированную юбку Катерины; Гриша, который пытается следовать примеру соседки, но постоянно отвлекается на попытки Антона втянуть его в шалость; Тоша, который ведет себя так, словно у него в попе огромное шило – то и дело успевает дернуть Олю за косичку, шутливо толкнуть в спину Цветкова и бросить записку Майе. Короче говоря, успевал Остапчук везде, кроме учебы. Оленька Бирючинская, личная любимица Юрия, старательно выполняла все уроки, не уступая в этом Майе, и при этом успевала или поучаствовать в шалостях соседа, или дать сдачи, за особенно неприятное дерганье за косу.