Фавор или Бабушкин Внук (сборник)
Шрифт:
– Красивый мост, правда?
Они приближались к мосту Верразано. На самом верху моста, словно два рубина, светились два красных фонаря.
– Это правда, что Верразано был пиратом? – спросила Оля.
– Да. В те времена пираты были и путешественниками. Верразано разбойничал и попутно открыл Америку. Потом Гудзон набрал команду головорезов и тоже открыл Америку. Потом сюда понаехали разные бандиты и проходимцы, все те, для кого не нашлось места в Европе. Теперь потомки тех пиратов и бандитов работают адвокатами и биржевиками, ездят в лимузинах.
ххх
Оживление выходного дня замечалось во всем – в возгласах детей, бегающих по коридору, в букетах цветов и блестящих воздушных шарах в руках посетителей.
По всему было видно, что Борис Степанович «возвращается»: со лба сошли лиловые пятна, веки, еще вчера распухшие, приняли нормальный вид. Правда, щетина жестко топорщилась, густо покрывая скулы, спускалась по горлу, отчего лицо его казалось маленьким и одичалым.
– Видишь, порезали… – сказал он Оле, словно стыдясь чего-то.
Сергей подал отцу стаканчик с водой.
– Ты сегодня получше.
Борис Степанович промолвил с досадой:
– И дернул же меня черт делать этот тест! Все твоя мама – иди, говорит, проверься. А я как сердцем чуял – не надо. И, дурак, согласился. Я сразу после теста понял – плохо дело. Болит в боку. Думал, авось пройдет. Приехал домой, как раз успел к началу фильма. Сел на диван, чувствую – всего распирает. В голове помутилось. Хотел позвонить врачу, поднялся и… Еле дополз до телефона, чтобы вызвать «скорую»...
– Ладно, папа, успокойся. Главное, что все обошлось.
– Обошлось, – буркнул Борис Степанович.
Оля смотрела то на мужа, то на свекра. От запаха хлорки, лекарств, от вони, исходившей от старика на соседней койке, ей становилось не по себе.
– Капельница закончилась. Позвать медсестру? – предложила она.
– Не надо, сама придет. Они тебя здесь в покое не оставят: одна – меряет температуру, другая – давление, третья – берет кровь. Конвейер, как на заводе.
В палату вошел врач. Поздоровавшись, взглянул на больного.
– Я бы хотел вас прослушать, – он взял в руки фонендоскоп, вдел в уши «рожки». Взглянул на Олю, давая понять, что ей нужно выйти.
…На этаже некоторые палаты были полны посетителей, там шумели дети и тарахтели телевизоры. Из других доносились одинокие ойканья, стоны.
Жестом Олю подозвала какая-то старушка, лежавшая на кровати в одной из палат.
– Ты русская? Доченька, попроси, чтобы мне дали еще одно одеяло. Очень холодно. Я по-английски не говорю, не знаю, как им объяснить.
Оля подошла к санитарке, взяла одеяло и накрыла старушку:
– Выздоравливайте…
Через несколько минут остановилась у высокого окна в конце коридора. Пригладила бровь, задержав пальцы у виска. Конечно, она предполагала. Но не до такой степени. Это – не свекор.
Борис Степанович был для нее непонятным, чужим человеком, и она предпочитала встречаться с ним, по возможности,
Люди умирают от старости. Это нормально. Погибают на войне. Попадают в аварии. Болеют раком, у них случаются инфаркты. Это хоть и не нормально, но знакомо, это случается сплошь и рядом, об этом пишут в газетах и книгах. Но оказаться на краю из-за какой-то пробитой кишки? По вине недоумка-врача, совершившего ошибку во время теста и отпустившего больного домой?
Страдать должны негодяи. Их мучения – Оля в этом уверена – заслужены и справедливы. Но, если объективно, – кому и что плохого сделал свекор?
В последний раз Оля видела его в прошлом месяце. Они с Сережей взяли билеты в кино и, чтобы скоротать время, заехали в овощной магазин «Райская ферма», где работал Борис Степанович. Свекор сортировал яблоки, а за кассой сидел его двоюродный брат Гришка. Женщины в норковых шубах набирали овощи и фрукты. Торговый гам в магазине все же не мог заглушить голос Шаляпина: «Сатана там правит бал!» – хохотал Мефистофель… Борис Степанович дал им на дорогу яблок. Перед этим взял яблоко, потискал за бочка.
– Антоновка. Не яблоко – песня!
Сергей потом уверял, что отцовские пальцы слышат музыку яблок. Оля приняла его слова за шутку. А чуть позже вспомнила, как ее дед Иван на даче разговаривал с виноградом, перед тем как срезать грозди на вино. Стоял в вечерней тишине, что-то шептал, поглаживая мягкие листья. Потом признался по секрету своей внучке, что просит прощения у лозы за то, что причинит ей боль…
Она вытерла набежавшую слезинку. Почему вокруг столько старых и больных? Как же раньше она этого не замечала? Неужели и она тоже когда-нибудь состарится, будет лежать на больничной койке и как эта старушка кутать одеялом свое озябшее тело?..
Стройная, в джинсах и свитере, Оля распрямила плечи, тряхнула головой. Нет, просто в жизни наступила черная полоса. Но страдания долго длиться не должны. Все черное обязано уйти. Свекор встанет на ноги, он крепкий. Сергей найдет нормальную работу или пойдет учиться. Просто ему сейчас трудно, и она должна стать мужу опорой. И еще она родит ребенка. Сына, как две капли воды похожего на Сережу. И будет у нее два самых родных человека: Сережа-большой и Сережа-маленький. Она будет целовать сына в темечко, в щечки, похлопывать ладошкой по двум его «райским яблочкам»...
Оля улыбнулась. Подышала на морозное стекло. Вывела пальцем заветный вензель.
9
…Борис Степанович сжал в пальцах пластмассовый шарик на конце капронового шнура, дернул его, и лампа дневного света над его головой погасла. Палата все же оставалась освещенной – горела лампа над соседней койкой, где лежал старик. Задернуть бы штору, разделявшую две кровати. Борис Степанович измерил взглядом расстояние от кровати до шторы, протянул руку – куда там, не дотянуться.