Федор Алексеевич
Шрифт:
«Моё согласие? Да кто тут его спрашивает?» Султан словно услышал мысли собеседника, сказал примирительно:
— Ну ладно, это дело десятое. Я что тебя позвал, Юрий. Хочу спросить тебя: не соскучился ли ты по булаве?
— Нет, не соскучился, отвечал Юрий, почувствовав в вопросе султана какую-то ловушку. Ещё скажи, что соскучился, отправит на плаху, да и сострит, чтоб голова по булаве не скучала. От этих «поганых» всего ждать можно.
— А жаль, — вздохнул султан. — Ныне твоя Украина без гетмана осталась. Осиротела.
— Как —
— Лучше б умер, — жёстко сказал султан. — Он передался царю, положил к его трону булаву. Шакал, настоящий шакал.
Мгновенно понял Юрий цель вызова его к султану и сразу почувствовал, как спина его стала выпрямляться, а грудь наполняться знакомым чувством собственной значительности и высокого достоинства. Тут же забылся каменный мешок и услужливая память задвинула его так далеко, словно было всё это давным-давно, почти в другой жизни.
— Ну так как, Юрий? Поднимешь булаву? Или, может, предложить её Серко?
— Нет Серко нельзя.
— Почему?
— Мужик. Быдло. Какой он гетман, разбойничий атаман!
Юрий уже жалел, что так необдуманно ляпнул, что не соскучился по булаве. Ещё как соскучился, но теперь, задним числом хвататься за неё ему казалось не то что соромно, а как-то не солидно. Подумает султан: мальчишка какой-то, то отказался, а то тут же запросил булаву Юрий надеялся, что султан сам вернётся к началу разговора и ещё раз предложит её ему. Тогда, слегка поколебавшись, можно будет и согласиться. А пока... Пока султан тянет жилы.
— Ты в какие годы был гетманом?
— Гетманом я был с пятьдесят девятого по шестьдесят третий год.
— О-о, молодым ещё.
— Да, мне было девятнадцать, когда мне вручили булаву.
— А потом кто вручил, тот и отобрал. Да?
— Это всё московские козни. Уверен, и Дорошенко стал их жертвой.
— Не напоминай мне больше об этом шакале, Юрий. Столько лет водил нас за нос.
— Хорошо. Не буду.
— Так почему не хочешь взять булаву, Юрий?
— Я не говорил, что не хочу.
— Как? Я спросил тебя, не соскучился ли ты по ней, ты ответил: нет.
— Но я думал, государь, что ты шутишь.
— Хэх. Нашёл шутника, мальчишка. Значит, как я понял, ты согласен взять булаву?
— Что делать, государь. Я сын бедной Украины, задерганной, забитой, а ныне ещё оставшейся без головы, то бишь без гетмана. Конечно, я согласен.
— Вот и прекрасно. Завтра в тронном зале я велю созвать представителей всех европейских дворов и объявлю тебя гетманом украинским. То-то Россия с Польшей поперхнутся.
— Но объявить — это ещё не стать.
— Понимаю, Юрий. Будет у тебя армия. Возьмёшь янычар Ибрагим-паши и хана крымского. Это для начала. Да и Серко мы постараемся наклонить в твою сторону. А пока... А сейчас садись-ка к столу и пиши грамоту войску
Юрий перешёл к невеликому инкрустированному столику, где лежала уже бумага и несколько перьев возле бронзовой чернильницы.
— А как мне подписывать? Сразу гетманом? Они ведь там могут сказать, был, мол, гетманом, да сплыл. Может пока просто Юрий Хмельницкий. А? Сама фамилия наша любой булавы стоит.
— А ты, пожалуй, прав, Юрий, — неожиданно согласился с ним султан и, несколько помедлив, предложил:— А что, если мы провозгласим тебя князем малороссийским и вождём Войска Запорожского? А? Гетманом ты уже был, пора и в князья писаться. А?
— А это возможно? — спросил Юрий, всё ещё не веря в такое счастье.
— Для меня всё возможно, — сказал султан. — Бери перо, князь! И пиши.
— Но как? О чём? — спросил обалдевший от такого взлёта недавний узник каменного мешка.
— Что за вопросы, Юрий. Как сердце тебе говорит то и пиши.
Что говорило Юрию сердце сегодня? Конечно, оно было переполнено благодарностью тому кто вытащил его из темницы, и даже не вспоминало о том, кто засадил его туда, хотя это было одно и то же лицо Именно так и начал Юрий:
«Спасителю нашему всё возможно: нищего посадить с князьями, смиренного вознести, сильного низложить. Лихие люди не допустили меня пожить в милой отчизне; убегая от них, претерпел я много бед, попал в неволю. Но Бог подвигнул сердце наияснейшего цесаря турского, тремя частями света государствующего, который грешных больше милует, чем наказывает (с меня берите образец!): даровал мне цесарь свободу, удоволил меня своей милостью и князем малороссийским утвердил...»
Юрий остановился. Уже, пожалуй, достаточно накланялся в сторону благодетеля, пора что-то и о деле сказать запорожцам, тем более что султан наверняка будет просматривать и утверждать грамоту Они уж, поди, и забыли Юраса. Но даже если это так, не следует писать этого. Наоборот, надо написать так, словно ты вчера лишь был там. Юрий умакнул поглубже перо, захватывая больше чернил и продолжил:
«...Когда я был в Запорожье, то вы мне обещали оказать любовь и желательство и вождём меня иметь, так теперь обещание исполните и отправляйте своих послов для переговоров со мною...»
Юрий поднял голову от письма, взглянул на султана, вновь уткнувшегося в книгу, несмело позвал:
— Ваше величество... государь.
— Что? — поднял голову султан.
— А где я смогу принимать послов запорожских?
— Послов? Гм... Зови их в Казыкермень. Там твоя ставка будет.
«Ну что ж, — подумал Хмельницкий, — вполне разумно. И от Сечи недалеко, и до Крыма рукой подать».
Дописав свой будущий адрес, Юрий с удовольствием и гордостью подписал грамоту: «Георгий Хмельницкий, князь малороссийский, вождь Войска Запорожского».