Физик
Шрифт:
— Ты слышишь её? — спросила Марфа, её голос был тихим, но прорезал тишину, как луч света. Она посмотрела на Олега, её глаза видели глубже, чем казалось. — Свою искру. Она говорит с тобой.
Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, хотя не был уверен.
— Она… как река, — ответил он. — Иногда я вижу образы. Свет, тьму, равновесие. Но я не знаю, что делать.
Марфа улыбнулась, её лицо было усталым, но тёплым.
— Слушай, — сказала она. — Не ищи ответы. Они придут, когда ты будешь готов. Твоя искра — ключ, но не для него. Для нас. Для мира.
Ярина повернулась от стола, её руки сжали амулет.
— Мы будем
Ворон хмыкнул, завязывая повязку.
— Доверять — это хорошо, — буркнул он. — Но я доверяю своему мечу. И тебе, пришлый, если не начнёшь ныть.
Олег улыбнулся слабо, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Они были вместе, и это было их силой. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда с тенью. Он представил реку — не бурную, а глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается сквозь мрак, и тень, что стоит за ним, не нападая, а наблюдая.
Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и он почувствовал гул Чернобога — не далёкий, а близкий, как дыхание за спиной. Лес зашумел, и тени на тропе дрогнули, как будто кто-то прошёл, не оставив следов.
— Он здесь, — сказал Олег, его голос был хриплым, но твёрдым. Он встал, сжимая посох, и шагнул к выходу.
Ярина схватила посох, её бусины засветились слабо. Ворон поднялся, его меч был в руке, несмотря на боль. Марфа встала, опираясь на стену, её глаза горели.
— Что ты видишь? — спросила Ярина, её голос был насторожённым.
Олег вгляделся в тени, его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как сигнал. Он почувствовал взгляд — не красные глаза вестника, не чёрные глаза твари, а что-то глубже, как сама тьма, что смотрит из бездны. Это был не слуга, не порождение, а часть Чернобога, его воля, что текла, как река.
— Это не фигура, — сказал он. — Это… тьма. Она движется. К нам.
Тени на тропе сгустились, и из них проступил звук — не шорох, не гул, а вой, низкий и протяжный, как ветер в пещере. Лес дрогнул, и воздух стал тяжелее, как будто кто-то сжал его в кулаке. Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть, но он сжал оберег, вспоминая слова Марфы: «Доверяй».
— Вместе, — сказал он, глядя на Ярину, на Ворона, на Марфу. — Мы сильнее.
Ярина кивнула, её посох вспыхнул ярче. Ворон шагнул вперёд, его меч был готов.
— Пусть лезет, — буркнул он. — Я не собираюсь бегать.
Марфа подошла, её рука легла на плечо Олега.
— Слушай искру, — прошептала она. — Она знает путь.
Олег закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он почувствовал её — реку, что течёт, несмотря на тьму. Он увидел свет, что пробивается, и тень, что отступает, но не уходит. Голос Чернобога эхом отозвался в голове, холодный и острый: «Ты не остановишь бурю».
Тени на тропе сгустились, и вой стал громче, как будто лес кричал. Олег открыл глаза, его искра вспыхнула, и он знал — это не бой, а предупреждение. Чернобог готовил бурю, и она была ближе, чем они думали.
— Готовьтесь, — сказал он, его голос был твёрдым, как сталь. — Он идёт.
Они стояли вместе, их свет был слабым, но живым, как огонь, что горит в ночи. Но тьма смотрела, и её вой был как обещание — буря уже началась.
Ночь легла на лес тяжёлым покрывалом, гася последние отблески света. Тропа
Ярина сжимала посох, её бусины светились, как звёзды, но их свет дрожал, как будто тьма давила на них. Её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, как у травницы, что не сдаётся. Ворон держал меч, его раненая рука дрожала, но он стоял твёрдо, как скала, что встречает бурю. Марфа опиралась на стену хижины, её силы были слабы, но голос был сильным, как пророчество, что направляет в темноте. Очаг за их спиной горел, но его тепло не могло разогнать холод, что шёл от леса.
Гул Чернобога стал громче, и вой превратился в рёв, как будто сама земля кричала. Тени на тропе сгустились, и из них проступило… не фигура, не тварь, а волна — тьма, что текла, как река, но не вода, а смола, что поглощает свет. Её глаза — не красные, не чёрные, а белые, как молнии, смотрели на Олега, и его искра сжалась, как будто её резали. Голос Чернобога ударил, не в ушах, а в груди, как молот: «Твой свет… мой. Приди, или всё падёт».
— Он здесь, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Это не вестник. Это его сила. Первый удар.
Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил её слова: «Твоя искра — ключ для равновесия». Он не был ключом для Чернобога. Он был светом для них. Он шагнул вперёд, его голос был твёрдым, несмотря на страх:
— Ты не возьмёшь нас. Мы вместе.
Ярина подняла посох, её бусины вспыхнули ярче, и свет слился с искрой Олега, как река, что встречает поток. Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как будто он мог разрезать саму тьму. Марфа шептала что-то, её голос был как нить, что связывает их, и её слова — древние, как сам лес — звучали как заклинание.
Тьма вздрогнула, её белые глаза вспыхнули, но она не остановилась. Она текла ближе, её смола заливала тропу, и лес дрогнул, как будто корни ожили, хватая их за ноги. Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть, но он сжал оберег, вспоминая их победы — Глубокий Лес, река, хижина. Они были сильнее.
— Вместе! — крикнул он, и его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как звезда, что пробивает бурю. Он представил реку — не бурную, а глубокую, что течёт сквозь тьму. Он подумал о Марфе, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о детях, о смехе Коли, о запахе мела. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по земле.
Ярина шагнула к нему, её посох слился с его светом, и их силы — её амулеты, его искра — стали единым потоком, как солнце, что режет ночь. Ворон рубил корни, его меч застревал, но он не отступал, его рык был как вызов. Марфа шептала громче, и её голос стал как ветер, что гонит тучи. Тьма вздрогнула, её смола начала отступать, а белые глаза потускнели, как молнии, что гаснут в дожде.
Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты не остановишь бурю. Я иду». Тьма дрогнула, её смола растворилась в тенях, и лес выдохнул, как будто отпустил их. Гул стих, но не исчез, оставив эхо, как далёкий гром.