Фронтир
Шрифт:
Припомнилось вот что: он нес её, избитую, сломленную, к транспортной капсуле, в абсолютном ступоре вслушиваясь в дикую дрожь её тела, которое колотило так, что даже просто не выронить её было страшно трудно, и почему-то подумал о ребёнке, которого она могла бы ему родить. Именно в этот миг ему показалось, что глаза Кеиры на какую-то крошечную долю секунды приобрели осмысленное выражение, а потом всё вернулось вновь.
Да, признался он себе, есть способ вернуть ей осознание реальности. Вот только один момент его удерживал от опрометчивого шага — он знал, что это может убить так же верно, как удар ножом. Если влиться в неё, нырнуть в омут её угасшего сознания, то можно попробовать разбить
Повинуясь внезапной сумасшедшей идее, Сержант ещё раз мучительно глянул на распростертое под простынями тело. Он отдаст дань уважения той, что одарила его своей беззаветной любовью. Это будет честно.
Непонятно почему, он принялся насвистывать веселенький мотивчик, слегка напоминавший детскую песенку. Спи, моя радость… Если бы он глянул на себя в этот момент, у него волосы бы встали дыбом. Но он себя не видел, в комнате были зашторены все зеркала. Не дай Свет Кеира испугается.
Выйдя из комнаты, он пошёл готовить все необходимое.
Глава II. Прощание. Финал
Скалистый берег производил одновременно впечатление чего-то незыблемого, вечного и вместе с тем хрупкого, изменчивого, текучего. Рябая гладь океана, исчерченная поперёк лёгкими штрихами прибоя, упиралась здесь в обтёсанный ветрами каменный обрыв, вздымавшийся, сколько хватало глаз, на сотни метров вверх.
Там, откуда Сержант спустился, вид был тоже впечатляющим, но не таким. Покрытые склизким лишайником и кое-где чахлой травкой предгорья полого поднимались вглубь континента, лишь сотней километров далее превращаясь наконец в старые и дряхлые горы, и если смотреть с обрыва, в пределах прямой видимости оставалась лишь грязного цвета рябая скособоченная равнина, резко, прямой агрессивной линией обрывающаяся в пустоту. В плохую погоду, а такая здесь царила чуть не круглый год, даже океана оттуда не было видно, просто серое моросящее ничто вместо тверди, пусть пустой и безжизненной, но хоть как-то существующей. От этого пейзажа хотелось бежать со всех ног, лишь бы всего этого больше не видеть.
Но тут, внизу, если потрудиться и преодолеть обрыв, не побояться шагнуть в сырую бездонную трясину, сначала обнаруживалась асфальтовая линза изгибающегося к горизонту океана, а потом становился виден и берег.
Здесь так же, как наверху, царил вечный сумрак и совсем исчезали всякие признаки жизни, но именно тут, на самом дне, начинало теплиться то, что Сержант назвал бы надеждой.
Да, над головой колоссом нависала голая скала, да, под ногами чавкало нечто неопределённое, оставшееся после отлива, какая-то склизкая субстанция, остро пахнущая йодом и солью, а со стороны океана рокотал прибой, дробящийся об огромные валуны в полусотне метров далее. Кажется, валуны ещё вчера были частью этой кажущейся монолитом каменной стены.
Здесь тоже было страшно, даже страшнее. Но вместе с тем — здесь продолжалось то, чего не было наверху. И продолжалось самым неожиданным образом, обретая движение, структуру, определённость.
Под ногами хлюпали водоросли, блестела мелкая выброшенная на берег рыбёшка, тускло отсвечивали боками мокрые камни, порывами налетал ветер, уносящий морось брызг прибоя куда-то вверх. Недружественными провалами глядели на Сержанта провалы ниш в основании скалы. Здесь у всего было то, чего не оставалось там, наверху. Было прошлое и будущее, цель и предназначение.
Если там,
Альфа, вот эта, незнакомая ему сокрытая в сумерках тумана Альфа продолжала преподносить свои сюрпризы.
Годы его пустых скитаний по Галактике не обещали ничего хорошего, даже когда Учитель перехватил его на очередном витке спирали саморазрушения, замершего в ожидании новой попытки найти себя посреди тысяче первой безликой периферийной пересадочной станции. И предложение Учителя даже тогда показалось ему не слишком впечатляющим.
Пустоту предлагали заменить пустотой, пусть бы совсем иной.
Жизнь Сержанта после окончания его военной карьеры была точь-в-точь похожа на серую бессмысленную зализанную поверхность там, наверху, где не за что было зацепиться, пока катишься в пропасть. Только пропасть ту можно и в самом деле было выбирать на свой вкус. Пропасти во Вселенной водились в ассортименте.
На первый, и даже на десятый пристальный взгляд Альфа была такой же безжизненной страной вечной промозглой осени, как и эта равнина наверху. После прибытия, ещё толком не познакомившись с косо глядевшими на него остальными участниками Миссии, назвавший себя Сержантом с трудом узнавал планету, даже по сравнению с тем, какой они оставили её три десятка лет назад.
Пока он воевал в другой Галактике с врагом и со своим прошлым, Альфа продолжала воевать со своим. И кто из них при этом больше преуспел на пути неизбежного саморазрушения, Сержант бы даже теперь ответить не смог.
Когда манипул «Катрад» покидал Альфу вместе с первой волной спасательной экспедиции ГИСа, ему казалось, что худший день этой планеты уже отгремел, с литаврами, трубами и гласом божьим. Миллиарды гибли у них на глазах, но те, кто остался в живых после первичной санации, были не более живы, чем те, кого они уже похоронили. И прошедшие десятилетия они продолжали умирать, а потом за ними продолжили умирать их редкие дети.
Эта планета с тех пор из полуживой, едва подчищенной, превратилась в полумёртвую, которую вскоре окончательно станет не для кого спасать. Сержант посмотрелся в эту планету, как в зеркало, и только тогда в нём что-то сдвинулось.
Альфа стала зеркалом его саморазрушения, его попытки к бегству.
И теперь нужно было заглянуть в эту моросящую снизу вверх пропасть, нужно было нырнуть в её недра, чтобы почувствовать, что это ещё не конец, ещё есть, за что бороться.
Сержант ринулся в эту новую для него работу с яростью пловца, которому предстояло преодолеть океан, но пока было бы неплохо для начала суметь пробиться сквозь прибой.
Сам Сержант решил, тоже, начать всё с начала. То, что беженцы называли днями Прощания, оставило без ответа массу вопросов, и главное — осталось непонятно, как это вообще могло произойти. Планетарный заговор, которого не было, объединяющая сила идеи, которую никто и никогда не произносил вслух. Там, наверху, за обрывом скалы, словно сама собой собралась буря из мириад невесомых капелек воды, однажды обрушившаяся на этот мир. Это возможно лишь в случае, если все эти капельки воды связывает воедино воздушная масса. Только вместе они составляют силу ужасающей мощи. В вакууме грандиозного межзвёздного пространства нет бурь, там даже могучие гравитационные вихри уже буквально полуметре от горизонта событий принимали вид вальяжных ламинарных потоков поля, давно и прочно позабывшего, какое горнило его породило.