Фрося
Шрифт:
советовал пока переезжать в город, очень уж неспокойно было вокруг, шли аресты
пособников и тех, кто сочувствовал фашистам, а также попали под репрессии и семьи
полицаев.
И, всё же, вначале осени он приехал за Фросей с детьми на трёх подводах с тремя какими-
то мужиками. Они погрузили её не богатый скарб - все съестные запасы с убранного к
этому времени огорода, и очевидная гримаса судьбы, зарезали двух последних кур, забили
опять досками окна, и покинули
Алесем самые счастливые в её жизни дни...
Вальдемар, выделил им почти все покои в его домике, а сам приютился в комнате возле
кухни, где раньше проживал его племянник.
Прежде тихая обитель старика превратилась в развороченный улей, а как же могло быть
иначе, ведь для детей жизнь только начиналась, и их неугомонность радовала и порой
раздражала непривычного к этой детской возне ксёндза.
Маленький провинциальный город жил своей неспешной жизнью, быстро залечивая
нанесённые войной раны, постепенно возвращались с войны мужчины, кто с наградами, а
кто покалеченный телом и душой.
Безусловно, появление в доме ксёндза жены Степана с тремя такими непохожими друг на
друга детьми, не прошло незамеченным.
Но Фросю, прожившую в Поставах всего три года до войны, особо никто не знал, и
поэтому разговоры скоро утихли.
А мать Степана к этому времени умерла, а другой его родне до них не было дела.
На все запросы в ведомства ксёндза о судьбе племянника до сих пор не было ответа.
Но, однажды к нему в костёл зашёл один из подпольщиков, пользовавшийся надёжной
явкой в стенах католического храма в годы оккупации. Сейчас он работал в органах
НКВД.
Он по-дружески посоветовал ему, не высовываться, в связи с негативным отношением
Советской власти к церкви и намекнул на другие обстоятельства в их биографии...
Фрося и старый Вальдемар по-прежнему не теряли надежду, отсутствие вестей всё же
лучше дурной вести.
Ничего Фрося не могла выяснить и о судьбе Меира с Ривой, да и, где она могла это
выяснить в это растревоженное событиями время, а тем более в их захолустном городке.
Она узнала, что несколько еврейских семей вернулись и поселились на краю города, и она
отправилась к ним.
А, вдруг им что-нибудь известно о судьбе молодой семьи...
Но эти люди были в эвакуации и поэтому уцелели...
Они не состояли в родстве с врачом и его женой, но обещали, что если что-нибудь станет
известно о них, обязательно сообщат...
глава 24
Время летело
Пришёл и покатился дальше сорок седьмой год.
Однажды летом Фрося возилась на своём маленьком огородике возле домика ксёндза.
Она привычно полола грядки от сорняков, одетая в старенькое платьице с растрёпанными
волосами и босиком.
Пот выступил на загорелом лице и плечах, она вся ушла в работу и в свои думы...
Вдруг она выпрямилась, почувствовав чей-то взгляд и взглянула за изгородь, за которой
стоял кто-то в тени листьев старой яблони, и наблюдал за ней.
Фрося приложила ладонь ко лбу и сотворив козырёк, чтоб не мешали яркие лучи солнца,
всмотрелась внимательно на человека, наблюдавшего за ней.
Сердце подпрыгнуло в груди и резко опустилось, в стоящем за забором мужчине, она
узнала Степана...
Фрося заплетающимися ногами побрела между грядок огорода к изгороди, и чем ближе
она подходила, тем более явно виделись, перемены произошедшие со Степаном.
Чёрная повязка закрывала левый глаз, на лбу виднелись шрамы, уходящие под волосы,
ставшие не светло русыми, а какими-то пегими от обильной седины.
Лицо было бледным с нездоровым румянцем на впалых щеках.
Он держался рукой за край изгороди и она увидела, что на некоторых пальцах не хватает
фаланг.
И самое главное, это взгляд единственного глаза, в котором затаилась печаль, и какая-то
обречённость.
Подойдя к изгороди, Фрося прошептала побледневшими губами:
– Где Алесь, что ты с ним сделал?...
Степан криво усмехнулся:
– Хорошо встречаешь муженька, с вопросом о полюбовничке...
Но зря ты бросаешься такими словами, а мне есть, что тебе рассказать, может, всё же
впустишь в дом или хотя бы во двор?...
Фрося подошла и отворила калитку:
– Заходи, заходи, присядь на лавку, сейчас принесу тебе воды напиться, всё же жарковато
сегодня.
А в доме дети спят...
Степан вошёл как-то боком, волоча левую ногу, и она увидела насколько он худ и сутул,
прежнего удальца-кузнеца было не узнать.
Она предложила ему сесть на лавку, стоящую в тени около дома, а сама осталась стоять.
Он грузно сел, достал папиросы и закурил.
Фрося стояла в двух шагах от него и буравила взглядом, ожидая, когда он начнёт свой
рассказ. Сердце сдавила такая тоска, что захотелось завыть.
– Присядь Фросенька, присядь, мой рассказ будет не коротким, да и ты ведь знаешь,
какой я говорун, был бы лучшим, может быть, и не отвергла бы, не поменяла б на другого.