Фрося
Шрифт:
Фрося села на край лавки, по-прежнему не сводя взгляда с изменившегося лица Степана.
Она вся подобралась, боясь вспугнуть рассказчика и потерять последнюю надежду на
какие-то вести о любимом человеке.
– Так вот, немцы обложили нас в одном лесочке. В нашем отряде, отбившемся от
основного, что бы сбить фашистов со следа, было всего человек пятнадцать. А к тому
времени, как мы попали в окружение, оставалось и того меньше, семь или восемь. Трудно
сказать точно,
шквальный огонь из автоматов и пулемётов, а потом спустили собак, что это были за
волкодавы и передать невозможно.
Нас троих раненных и обкусанных собаками, захватили живыми в плен.
Очнулся я уже здесь в Поставах, в подвале местного гестапо, а потом начались пытки, они
всё хотели дознаться, куда ушёл основной отряд партизан, как нас били, и что только с
нами не делали, а переводчиком у них был твой Алесь, но я не питал к нему в этот момент
злости, ты ведь мне сказала, что он работает на нас у немцев, он, кстати, мне шепнул, что
бы мы начали говорить что-то, а иначе убьют или замучают.
Ведь благодаря нам отряд ушёл из окружения, а куда мы и не знали.
На третью ночь нашего пребывания в том подвале, мы вдруг услышали какую-то возню за
дверью...
Вскоре они распахнулись, и вошли Алесь с незнакомым пожилым человеком.
Они помогли нам выбраться наверх, а было это совсем нелегко, болело всё тело от ран,
пыток и укусов собак.
Глаз тогда мне выбил на допросе фашист кастетом.
Когда они перетаскивали нас к подводе, я видел двух убитых немецких охранников у
входа, похоже, наши спасители их укокошили.
Кроме нас троих они вытащили ещё двух мужиков, сидевших в подвале, те были получше
нас, по крайней мере, на своих ногах, и они даже помогали нас перетаскивать на подводу.
Как мы выезжали из города и в какую сторону поехали, я не помню, потому что потерял
сознание, но ехали до самого утра без остановки, и только на рассвете встретивший нас
один крестьянин, через болото доставил на какой-то островок, где мы и просидели до
следующей ночи.
Теперь уже трое спасителей обработали, как могли наши раны, накормили и когда все
уснули, ко мне подсел Алесь, и мы с ним поговорили по душам...
Фрось, дай что-нибудь выпить, душа горит, горло пересохло, да и тяжело мне это всё
вспоминать...
И умоляюще посмотрел на женщину...
Из-за спины раздался старческий голос ксёндза:
– Перекури Стёпа, я сейчас принесу тебе выпить и закусить, ты, Фросенька не беспокойся,
я уложил деток спать, они нам не помешают послушать Степана, не торопи его, раньше
или позже узнаем правду, от этого уже ничего
до сих пор не знали...
глава 25
Степан курил, опустив голову почти до колен, и Фрося почувствовала к нему щемящую
жалость, даже захотелось погладить по седым волосам.
Она поняла, сколько этому человеку пришлось пережить и с чем ещё придётся жить, и
даже представить было трудно.
Вернулся Вальдемар, принёс поллитровку водки, нарезанное сало, краюху хлеба и
солёные огурцы.
Степан дрожащими руками скрутил сургучовую пробку с бутылки, и посмотрел на Фросю
и ксёндза... Те отрицательно покачали головой. Он налил почти до краёв железную
кружку и в три глотка осушил её до дна, шумно выдохнул, понюхал хлеб, и захрустел
огурцом...
Они увидели, как мало зубов осталось во рту у Степана.
Тот взялся опять за бутылку, но Фрося решительно задержала своей рукой его руку, и
показала на закуску:
– Закусывай Стёпа и рассказывай, пожалуйста дальше, а то завалишься, питок ты, похоже,
хороший, а силёнок пока явно маловато...
Он не стал спорить, сокрушённо вздохнул, положил на хлеб кусочек сала и стал
тщательно жевать, не поднимая взгляда.
Закинул оставшиеся крошки с ладони в рот, закурил очередную папиросу, и продолжил
рассказ:
– Алесь мне сказал, ты Степан не держи на меня зла, и, так умно пояснил, это выше нас,
то судьба, а от неё не сбежишь.
С первого взгляда мы полюбили с Фросей друг друга, а вмешательство в нашу судьбу
моего дяди и тебя
только создали нам дополнительные сложности и лишние переживания, но всё равно мы
оказались вместе и теперь, только та же судьба сможет нас разлучить.
И, даже если бы не было этой проклятой войны, мы с ней, всё равно связали бы свою
жизнь одним узлом. Мы все трое совершили ошибки и за это платим сполна.
Неизвестно, как мы выйдем из этой передряги, но поклянись, если останешься, жив, то не
обидишь её и моего ребёнка, как и сиротку Анечку, которая может быть, и не узнает
никогда своих родителей. Ведь сердце и руки Фроси стали для неё материнскими...
Для меня же все трое деток были родными, я никогда не делал между ними различия...
Вдруг рассказ Степана прервали рыдания Фроси, она обхватила голову руками и
медленно раскачивалась в такт горькому плачу
Степан замолк, а Вальдемар ласково гладил её по пышным волосам, а у самого в глазах
стояли слёзы...