Ган Исландец
Шрифт:
Этель содрогнулась, холодный потъ выступилъ на ея лбу; ей показалось, что она узнала… но нтъ, это была простая иллюзія; освщеніе залы было такъ слабо, люди двигались въ ней подобно тнямъ, даже съ трудомъ можно было различить лоснящееся чернаго дерева распятіе, возвышавшееся надъ кресломъ предсдателя.
Однако, молодой человкъ, повидимому, былъ въ плащ, издали казавшимся зеленымъ; растрепавшіеся волосы его какъ будто имли каштановый отливъ и случайный лучъ, упавшій на его лицо… Но нтъ, это немыслимо, невозможно! Это страшная иллюзія, не боле.
Подсудимые сли на скамью рядомъ съ епископомъ. Шумахеръ помстился на одномъ краю; между нимъ и молодымъ человкомъ съ темнорусыми волосами находились
Президентъ обратился къ отцу Этели.
— Старикъ, — спросилъ онъ сурово: — какъ тебя зовутъ, кто ты?
Старикъ съ достоинствомъ поднялъ голову.
— Было время, — отвчалъ онъ, устремивъ пристальный взглядъ на президента: — когда меня звали графомъ Гриффенфельдомъ и Тонгсбергомъ, княземъ Воллинъ и княземъ священной имперіи, кавалеромъ королевскаго ордена Слона, кавалеромъ германскаго ордена Золотаго Руна и англійскаго — Подвязки, первымъ министромъ, главнымъ попечителемъ университетовъ, великимъ канцлеромъ Даніи и…
Предсдатель перебилъ его:
— Подсудимый, суду нтъ дла какъ тебя звали и кто ты былъ; судъ желаетъ знать, какъ тебя зовутъ и кто ты?
— Если такъ, — съ живостью возразилъ старикъ: — то теперь меня зовутъ Иванъ Шумахеръ, мн шестьдесятъ девять лтъ и я никто иной, канцлеръ Алефельдъ, какъ вашъ бывшій благодтель.
Президентъ повидимому смутился.
— Я васъ узналъ, графъ, — добавилъ Шумахеръ: — но такъ какъ видимо вы на узнаете меня, то я ршаюсь напомнить вашему сіятельству, что мы съ вами старинные знакомые.
— Шумахеръ, — сказалъ предсдатель тономъ подавленнаго гнва: — суду дорого время.
Старый узникъ перебилъ его:
— Мы помнялись ролями, достойный канцлеръ. Было время, когда я васъ звалъ просто Алефельдъ, а вы величали меня вашимъ сіятельствомъ.
— Подсудимый, — возразилъ предсдателъ: — ты вредишь самъ себ, напоминая о постигшемъ тебя позорномъ приговор.
— Можетъ быть этотъ приговоръ позоренъ для кого нибудь, графъ Алефельдъ, только не для меня.
Старикъ привсталъ, съ удареніемъ произнося эти слова. Предсдатель протянулъ къ нему руку.
— Садись и не издвайся надъ судилищемъ и судьями, обвинившими тебя, и надъ королемъ, назначившимъ теб этихъ судей. Вспомни, что его величество даровалъ теб жизнь, и ограничься теперь своей защитой.
Шумахеръ въ отвтъ пожалъ плечами.
— Можешь ты, — спросилъ предсдатель: — сообщить что нибудь трибуналу касательно уголовнаго преступленія, въ которомъ ты обвиняешься?
Видя, что Шумахеръ хранитъ молчаніе, предсдатель повторилъ свой вопросъ.
— Такъ это вы мн говорите, — сказалъ бывшій канцлеръ: — я полагалъ, достойный графъ Алефельдъ, что это вы разговариваете съ собою. О какомъ преступленіи спрашиваете вы меня? Разв я давалъ когда нибудь другу поцлуй Іуды Искаріотскаго? Разв я бросилъ въ темницу, засудилъ, обезславилъ своего благодтеля? Ограбилъ того, которому всмъ обязанъ? По истин, не знаю, господинъ канцлеръ, зачмъ меня привели сюда. Должно быть для того, чтобы судить о вашемъ искусств рубить невинныя головы. Я не удивлюсь, если вамъ удастся погубить меня, когда вы губите государство. Если вамъ достаточно было одной буквы алфавита [23] , чтобы объявить войну Швеціи, то для моего смертнаго приговора довольно будетъ и запятой.
23
Между Даніей и Швеціей дйствительно происходили серьезныя замшательства въ виду требованія графа Алефельда, чтобы датскій король въ трактат между
На эту то букву h, причину, если не войны, то все же продолжительныхъ и грозныхъ пререканій, безъ сомннія, и указывалъ Шумахеръ.
При этой горькой насмшк, человкъ, сидвшій за столомъ по лвую сторону трибунала, поднялся съ своего мста.
— Господинъ предсдатель, — началъ онъ съ глубокимъ поклономъ: — господа судьи, прошу, чтобы воспретили говорить Ивану Шумахеру, если онъ не перестанетъ оскорбительно отзываться о его сіятельств господин президент уважаемаго трибунала.
Епископъ спокойно возразилъ:
— Господинъ секретарь, подсудимаго невозможно лишить слова.
— Вы правы, почтенный епископъ, — поспшно вскричалъ предсдатель: — нашъ долгъ доставить возможно большую свободу защит. Я только посовтовалъ бы подсудимому умрить свои выраженія, если онъ понимаетъ свои истинныя выгоды.
Шумахеръ покачалъ головой и замтилъ холоднымъ тономъ:
— Повидимому, графъ Алефельдъ теперь боле увренъ въ своихъ, чмъ въ 1677 году.
— Замолчи! — сказалъ предсдатель и сейчасъ же обратившись къ другому обвиняемому, сидвшему рядомъ съ Шумахеромъ, спросилъ: какъ его зовутъ.
Горецъ колоссальнаго тлосложенія съ повязкой на лбу, поднялся со скамьи и отвтилъ:
— Я Ганъ Исландецъ, родомъ изъ Клипстадура.
Ропотъ ужаса пронесся въ толп зрителей. Шумахеръ, выйдя изъ задумчивости, поднялъ голову и бросилъ быстрый взглядъ на своего страшнаго сосда, отъ котораго сторонились прочіе обвиняемые.
— Ганъ Исландецъ, — спросилъ предсдатель, когда волненіе поутихло, — что можешь сказать ты суду въ свое оправданіе?
Не мене остальныхъ зрителей Этель была поражена присутствіемъ знаменитаго разбойника, который уже съ давнихъ поръ въ страшныхъ краскахъ рисовался въ ея воображеніи. Съ боязливой жадностью устремила она свой взоръ на чудовищнаго великана, съ которымъ быть можетъ сражался и жертвой котораго, быть можетъ, сталъ ея Орденеръ.
Мысль объ этомъ возбудила въ ум ея самыя горестныя предположенія; и погрузившись всецло въ бездну мучительныхъ сомнній, она едва слышала отвтъ Гана Исландца, въ которомъ она видла почти убійцу своего Орденера. Она поняла только, что разбойникъ, отвчавшій предсдателю на грубомъ нарчіи, объявилъ себя предводителемъ бунтовщиковъ.
— По собственному ли побужденію, — спросилъ предсдатель, — или по стороннему наущенію принялъ ты начальство надъ мятежниками?
Разбойникъ отвчалъ:
— Нтъ, не по собственному.
— Кто же склонилъ тебя на такое преступленіе?
— Человкъ, называвшійся Гаккетомъ.
— Кто же этотъ Гаккетъ?
— Агентъ Шумахера, котораго называлъ также графомъ Гриффенфельдомъ.
Предсдатель обратился къ Шумахеру.
— Шумахеръ, извстень теб этотъ Гаккетъ?
— Вы предупредили меня, графъ Алефельдъ, — возразилъ старикъ, — я только что хотлъ предложить вамъ этотъ вопросъ.
— Иванъ Шумахеръ, — сказалъ предсдатель, — тебя ослпляетъ ненависть. Судъ обратилъ вниманіе на систему твоей защиты.
Епископъ поспшилъ вмшаться.
— Господинъ секретарь, — обратился онъ къ низенькому человку, который повидимому отправлялъ обязанности актуаріуса и обвинителя, — этотъ Гаккетъ находится въ числ моихъ кліентовъ?
— Нтъ, ваше преосвященство, — отвтилъ секретарь.
— Извстно ли, что сталось съ нимъ?
— Его не могли захватить, онъ скрылся.
Можно было подумать, что, говоря это, секретарь старался измнить голосъ: