Ган Исландец
Шрифт:
— Я удивляюсь вамъ, канцлеръ Алефельдъ. Должно быть вы уже заране позаботились и о палач.
Несчастная двушка думала, что чаша горечи переполнилась для нея, но ошиблась.
Шестой подсудимый всталъ въ свою очередь. Гордо и величаво откинувъ назадъ волосы, закрывавшіе его лицо, онъ отвтилъ на обращенный къ нему вопросъ предсдателя твердымъ голосомъ:
— Я Орденеръ Гульденлью, баронъ Торвикъ, кавалеръ ордена Даннеброга.
Секретарь не могъ сдержать крика изумленія:
— Сынъ вице-короля!
— Сынъ вице-короля! — повторила толпа зрителей, подобно тысяч отголосковъ эхо.
Предсдатель откинулся въ своемъ
Въ толп зрителей смятеніе было еще сильне. Народъ цплялся за каменные карнизы, за желзныя ршетки и вс говорили разомъ. Даже стража, забывъ наблюдать за тишиной въ зал, смшала свои изумленные возгласы въ общемъ хор нестройныхъ голосовъ.
Чья душа, знакомая съ внезапными душевными порывами, пойметъ волненіе Этели? Кто въ состояніи выразить эту неслыханную смсь истерзанной радости и отрадной печали? Это безпокойное ожиданіе, колеблющееся между страхомъ и надеждою?
Онъ стоитъ передъ нею, не примчая ее! Она видитъ своего ненагляднаго Орденера, Орденера, котораго считала мертвымъ, утраченнымъ для себя на вки, вроломнымъ другомъ, но котораго любила съ новой, неслыханной страстью. Онъ здсь; да, это онъ. Не обманчивый сонъ вводитъ ее въ заблужденіе; нтъ, это ея Орденеръ, котораго, увы! Она чаще видала во сн, чмъ на яву! Но ангеломъ ли хранителемъ, или злымъ духомъ явился онъ въ этомъ торжественномъ собраніи? Должна ли она надяться на него, или, напротивъ, опасаться за него?
— Тысячи предположений разомъ тснились въ ея ум, подавляя его подобно тому какъ излишняя пища тушитъ огонь. Вс мысли, вс ощущенія, нами описанныя, мелькнули въ ум ея подобно блеску молніи въ ту минуту, когда сынъ норвежскаго вице-короля открылъ свое имя. Она первая узнала его и прежде чмъ узнали его остальные, была уже безъ чувствъ.
Во второй разъ заботливость таинственной сосдки вернула ея къ горькой дйствительности. Блдне смерти, открыла она глаза, въ которыхъ быстро иссякли слезы. Взоръ ея съ жадностью устремился на молодаго человка, сохранявшаго невозмутимое спокойствіе среди всеобщаго смущенія и замшательства. Судьи и народъ мало по малу пришли въ себя, но въ ушахъ ея все еще раздавалось имя Орденера Гульденлью.
Съ мучительнымъ безпокойствомъ примтила Этель, что одна рука его была на перевязи, на обихъ висли кандалы, она примтила, что плащъ его былъ разорванъ во многихъ мстахъ, врной сабли не было у пояса. Ничто не укрылось отъ ея заботливаго взора, потому что глазъ любящаго существа походитъ на глазъ матери. Не имя возможности защитить его своимъ тломъ, она какъ бы окружила его своею душой; и, надо сказать къ стыду и чести любви, тамъ, гд находился ея отецъ и его преслдователи, одна Этель видла одного лишь человка.
Мало по малу въ зал воцарилась прежняя тишина. Предсдатель ршился наконецъ приступить къ допросу сына вице-короля.
— Господинъ баронъ, — началъ онъ смущеннымъ тономъ.
— Здсь я не господинъ баронъ. — прервалъ его Орденеръ твердымъ голосомъ. — Меня зовутъ Орденеръ Гульденлью, подобно тому какъ графъ Гриффенфельдъ зовется Иваномъ Шумахеромъ.
Одно мгновеніе предсдатель оставался въ нершимости.
— Прекрасно, — продолжалъ онъ: — Орденеръ Гульденлью, очевидно по какому нибудь прискорбному недоразумнію васъ привели сюда. Мятежники захватили васъ на дорог, принудили слдовать за ними и безъ
Секретарь поднялся со своего мста.
— Уважаемыя судьи, одно имя сына вице-короля Норвегіи служитъ ему достаточнымъ оправданіемъ. Баронъ Орденеръ Гульденлью не можетъ быть мятежникомъ. Нашъ почтенный предсдатель вполн удовлетворительно объяснилъ прискорбное нахожденіе его среди бунтовщиковъ. Единственный проступокъ благороднаго узника состоитъ въ томъ, что онъ раньше не объявилъ своего имени. Мы требуемъ его немедленнаго освобожденія, отказываемся обвинять его въ чемъ бы то ни было и сожалемъ, что ему пришлось сидть на одной позорной скамь съ преступнымъ Шумахеромъ и его соучастниками.
— Что это значитъ? — вскричалъ Орденеръ.
— Секретарь отказывается обвинять васъ, — сказалъ предсдатель.
— Онъ не иметъ на то права, — возразилъ Орденеръ громкимъ, звучнымъ голосомъ, — здсь я только одинъ подсудимый, меня одного слдуетъ судить и осудить.
Онъ умолкъ на минуту, потомъ добавилъ мене твердымъ голосомъ.
— Потому что одинъ я виновенъ во всемъ.
— Одинъ виновенъ! — вскричалъ предсдатель.
— Одинъ виновенъ! — повторилъ секретарь.
Новый взрывъ изумленія охватилъ аудиторію трибунала. Несчастная Этель задрожала отъ ужаса; она не думала о томъ, что такое признаніе ея возлюбленнаго спасаетъ ея отца. Она видла только гибель своего Орденера.
— Алебардщики, водворите тишину! — сказалъ предсдатель, пользуясь быть можетъ минутой замшательства, что-бы собраться съ мыслями и вернуть самообладаніе…
— Орденеръ Гульденлью, — продолжалъ онъ: — что вы хотите этимъ сказать?
Молодой человкъ одну минуту находился въ задумчивости, потомъ глубоко вздохнулъ и заговорилъ спокойно, тономъ человка, покорившагося своей участи.
— Да, я знаю что меня ждетъ позорная смерть, хотя жизнь улыбалась мн и сулила счастливую будущность. Богъ прочтетъ въ глубин моего сердца! Только одинъ Богъ! Я долженъ былъ исполнить священный долгъ моей жизни; я долженъ посвятить ему мою кровь, быть можетъ даже честь; но увренъ, что умру безъ угрызенія и раскаянія. Не удивляйтесь моимъ словамъ, господа судьи; въ душ и судьб человка, которыхъ вы не въ состояніи постичь, судить которыхъ будутъ лишь на неб. Выслушайте же меня, и поступите по долгу совсти, освободивъ этихъ несчастныхъ и въ особенности злополучнаго Шумахера, который въ своемъ заточеніи вытерплъ боле, чмъ заслуживаютъ преступленія человческія. Да, я виновенъ, господа судьи, я одинъ виновенъ. Шумахеръ ни въ чемъ не повиненъ, остальные несчастные были введены въ заблужденіе. Виновникъ возмущенія рудокоповъ я.
— Вы! — вскричали разомъ и съ странной итонаціей предсдатель и секретарь.
— Да, я; не перебивайте меня, господа. Я спшу кончить скоре, такъ какъ обвиняя себя, я оправдываю тмъ этихъ несчастныхъ. Именемъ Шумахера я возмутилъ рудокоповъ; я роздалъ знамена бунтовщикамъ; снабдилъ ихъ золотомъ и оружіемъ отъ имени мункгольмскаго узника. Гаккетъ былъ моимъ агентомъ.
При имени Гаккета, секретарь не могъ сдержать жеста изумленія. Орденеръ продолжалъ:
— Не стану истощать ваше терпніе, господа. Я былъ взятъ въ рядахъ рудокоповъ, которыхъ подбилъ къ мятежу. Все было подготовлено мною. Теперь судите меня; если я доказалъ свою виновность, тмъ самымъ я доказалъ невинность Шумахера и тхъ несчастныхъ, которыхъ вы считали его сообщниками.