Ган Исландец

Гюго Виктор

— Такъ это ты! — иронически замтилъ солдатъ: — Если бы не твой костюмъ гренландскаго тюленя, по глазамъ, которыми ты просто шь меня, я призналъ бы въ теб того уродливаго карлика, который хотлъ было придраться ко мн въ Спладгест, дней пятнадцать тому назадъ, когда принесли трупъ рудокопа Жилля Стадта…

— Жилля Стадта! — перебилъ малорослый, вздрогнувъ.

— Да, Жилля Стадта, — безпечно продолжалъ солдатъ: — отвергнутаго обожателя любовницы одного изъ моихъ товарищей, за которую онъ, какъ

дуракъ, сложилъ свою буйную голову.

— Не было ли тогда въ Спладгест трупа одного изъ офицеровъ твоего полка? — глухо спросилъ малорослый.

— Вотъ именно. До смерти не забуду я этого дня. Я заболтался въ Спладгест и чуть не былъ разжалованъ, вернувшись въ крпость. Тамъ былъ трупъ капитана Диспольсена…

При этомъ имени секретарь поднялся съ своего мста.

— Эти люди истощаютъ терпніе трибунала. Мы просимъ господина предсдателя прекратить это безполезное пререкательство.

— Клянусь честью моей Кэтти, я только и жду, — вскричалъ Торикъ Бельфастъ: — чтобы ваше сіятельство присудили мн тысячу экю, общанныя за голову Гана, захваченнаго мною въ плнъ.

— Ты лжешь! — вскричалъ малорослый.

Солдатъ схватился за саблю.

— Счастливъ ты, чучело, что мы въ суд, гд всякій солдатъ, будь онъ даже мункгольмскимъ стрлкомъ, долженъ стоять безъ оружія, какъ старый птухъ.

— Награда должна принадлежать мн, - хладнокровно возразилъ малорослый: — такъ какъ безъ меня не имть бы вамъ головы Гана Исландца.

Обозлившійся солдатъ клялся, что именно онъ захватилъ Гана Исландца, когда тотъ, упавъ на пол битвы, сталъ приходить въ сознаніе.

— Что ты врешь, — возразилъ солдатъ: — не ты, а какой-то духъ въ звриной шкур сшибъ его съ ногъ.

— Это былъ я!

— Нтъ, нтъ!

Предсдатель приказалъ обоимъ замолчать и снова спросилъ полковника Ветгайна, точно ли Торикъ Бельфастъ захватилъ въ плнъ Гана Исландца.

Получивъ утвердительный отвтъ, объявилъ, что награда присуждается солдату.

— Стой! — вскричалъ малорослый: — Господинъ президентъ, по ршенію главнаго синдика, награда эта принадлежитъ лишь тому, кто доставитъ Гана Исландца.

— Ну такъ что же? — спросили судьи.

Малорослый обратился къ великану.

— А то, что этотъ человкъ не Ганъ Исландецъ.

Ропотъ изумленія пронесся въ толп зрителей. Президентъ и секретарь безпокойно переглянулись.

— Да, — настойчиво продолжалъ малорослый: — деньги не принадлежатъ проклятому мункгольмскому стрлку, потому что этотъ человкъ не Ганъ Исландецъ.

— Алебардщики, — приказалъ предсдатель: — выведите этого безумца, онъ сошелъ съ ума.

Епископъ вмшался.

— Позволю себ замтить, уважаемый господинъ предсдатель, что, отказываясь выслушать этого человка, мы можемъ лишить осужденнаго послдней надежды на спасеніе. Я

требую, напротивъ, чтобы очная ставка продолжалась.

— Досточтимый епископъ, трибуналъ уважитъ ваше ходатайство, — отвтилъ предсдатель. — Ты назвался Ганомъ Исландцемъ, — продолжалъ онъ, обратившись къ великану: — подтвердишь ли ты передъ смертью свое признаніе?

— Подтверждаю, я Ганъ Исландецъ, — отвчалъ подсудимый.

— Вы слышите, ваше преосвященство?

Въ эту минуту малорослый закричалъ:

— Ты лжешь, кольскій горецъ, ты лжешь! Не носи имени, которое раздавитъ тебя; вспомни, что оно уже чуть-чуть тебя не погубило.

— Я Ганъ Исландецъ, родомъ изъ Клипстадура, — повторилъ великанъ, безсмысленно уставившись на секретаря.

Малорослый приблизился къ мункгольмскому стрлку, который, подобно остальнымъ зрителямъ, съ интересомъ слдилъ за ходомъ препирательства.

— Кольскій горецъ, говорятъ, что Ганъ Исландецъ пьетъ человческую кровь. Если ты, дйствительно, Ганъ, на, пей ее!

Съ этими словами откинувъ свой рогожный плащъ, онъ вонзилъ кинжалъ въ сердце стрлка и кинулъ его бездыханное тло къ ногамъ великана.

Крикъ испуга и ужаса огласилъ своды залы. Стража, окружавшая великана, невольно отступила назадъ. Малорослый быстре молніи кинулся на беззащитнаго горца и новымъ взмахомъ кинжала свалилъ его на трупъ солдата. Затмъ, скинувъ свой рогожный плащъ, сорвавъ парикъ и накладную бороду, онъ обнажилъ свои жилистые члены, покрытые отвратительными отрепьями звриныхъ шкуръ, и лицо, распространившее между зрителями большій ужасъ, чмъ окровавленный кинжалъ, страшное лезвее котораго онъ занесъ надъ своими жертвами.

— Ну, судьи, кто изъ насъ Ганъ Исландецъ?

— Стражи, схватите чудовище! — закричалъ перепуганный предсдатель.

Малорослый кинулъ свой кинжалъ на полъ.

— Теперь онъ для меня безполезенъ, здсь больше нтъ мункгольсмкихъ стрлковъ.

Съ этими словами онъ безъ сопротивленія отдался въ руки алебардщиковъ и полицейскихъ, которые толпились вокругъ него, какъ будто готовясь на приступъ къ городу. Чудовище приковано было къ скамь подсудимыхъ, а об жертвы, изъ которыхъ одна еще дышала, были вынесены на носилкахъ.

Невозможно описать разнообразныхъ ощущеній ужаса, изумленія и негодованія, которыя въ продолженіе описанной страшной сцены волновали народъ, стражу и судей. Но когда разбойникъ спокойно слъ на роковую скамью, любопытство взяло верхъ надъ прочими ощущеніями и воцарилась полная тишина.

Почтенный епископъ поднялся съ своего сдалища.

— Господа судьи, — началъ онъ.

Разбойникъ перебилъ его:

— Дронтгеймскій епископъ, я Ганъ Исландецъ, не трудитесь защищать меня.

Секретарь всталъ въ свою очередь.