Гарь
Шрифт:
Гран взялся за ручку, дёрнул на себя, и дверь со скрипом обнажила тёмный провал, от которого веяло холодом.
— Что это? — спросил Анжей, пытаясь вглядеться внутрь, но видел лишь темноту.
— Это переход. Между островом Цветов и Калахутом.
— Я думал, он открывается только в ночь Облавы.
— Нет, в эту ночь границы стираются совсем, а эта дверь тут всегда, и в неё может выйти любой, если я разрешу. Просто это нарушает договор и равновесие, но иногда можно.
— А…
Он только и мог ответить,
— Иди.
Анжей недоумевающе поглядел на Грана. Потом рассмеялся.
— Нет, ты не понял! Я говорил, что скучаю по маме и папе, и по Анне, и по книгам, но я совсем не хочу уходить от тебя. Я бы их с удовольствием навестил, а потом вернулся, вот, что имелось ввиду.
Гран кивнул.
— Я знаю это. Ты меня тоже не понял. Я хочу, чтоб ты ушёл. Совсем.
Под рёбрами сильно заболело, и Анжей непроизвольно вцепился в рубаху.
— Нет. Подожди, Гран, подожди. Я не хочу…
— Ты что, тупой? — прошипел король. — Тупой или глухой? Я хочу. Я! Хочу, чтоб ты ушёл, ты мне надоел, смертельно надоел, так что убирайся отсюда!
— Но я же рыцарь…
— Какой рыцарь? Совсем дурак? Ты совсем дурак, а, мальчик? Уходи, пока я тебя не убил прямо здесь!
Анжей пошёл, но не к двери, а назад. Случайно. Наступил на цветок. Хрупкий стебель хрустнул под его ботинком.
Гран никогда не выглядел сильным, но, перетащил юношу к проходу он без труда, поставив его прямо перед тёмным провалом.
А за этой темнотой — дом.
Анжей обернулся. Не секунду увидел на лице друга печаль, но потом она исчезла.
Зато боль меж рёбер не делась никуда. Хотелось горько разрыдаться, броситься к королю и умолять позволить остаться, но он не мог — так просто нельзя. Гран смотрел куда-то в сторону. Коридор пах землей и сыростью.
— Гран?
— М?
— Поклянись, что говоришь правду.
— Какую правду?
— Что я тебе надоел.
Он даже головы на Анжея не повернул.
— Иди уже.
— Ты вернёшься? Когда-нибудь?
— Куда?
— За мной. В следующую Жатву, например. Я вижу, что тебе тяжело. Вижу, что тебе легче прогнать меня, а не говорить, но я не верю тебе, Гран. Ты и сам себе не веришь, поэтому, пожалуйста, приходи, как сможешь. Я угощу тебя чаем. Ну, бывай.
Анжей сделал первый шаг, сдерживая слёзы, сжимая кулаки. Голова вновь кружилась, в горле стоял ком, никакой ясности мысли, кроме совершенного детского: “Ну и ладно! подумаешь! тогда я пошёл домой!”
Он сделал второй шаг и услышал, как хлопнула дверь.
Сделав третий шаг, он ступил на рыжую листву осени.
Глава пятнадцатая. Гадания. Анна
Храбраямаленькая “Чайка” резво скакала по волнам, подгоняемая восточным ветром. Овечка
С тех пор, как они снова оказались в дороге, ей хотелось петь и плясать от ощущения всеобъемлющей свободы, и одновременно ей было бесконечно стыдно перед Анжеем, перед домом детства и перед тётей и дядей за эту весёлую искру.
Сгоревший дом — это ужасно, и она всю ночь плакала из-за ушедшей части своего детства.
Но больше её ничто и нигде не держало, не надо было возвращаться с первым снегом куда-то, даже если ей совсем не хотелось (это случалось редко, но случалось).
Но с другой стороны, она больше никогда не увидит свою маленькую ферму, не услышит скрип половиц, тёплый запах пирога, и та роща, где они с Анжеем так часто играли в разбойников, больше никогда не зацветет.
Радость её сдуло порывом ветра, и весёлые пляски корабля перестали доставлять удовольствие. Овечка отошла и села на табурет, ухватившись за канат. Её удавалось утешать себя одним лишь воспоминанием: выражением лиц этих ублюдков-коллекторов, когда она им сообщила, что нет их вожделенного дома.
Хотя радость сомнительная — его же теперь ни у кого нет.
Им предстояло плыть ешё несколько часов, и Вражка с Анжеем спустились вниз, в каюту, отдыхать. Гран дремал на палубе, свернувшись клубком под бочкой, как последний бродяга. Спускаться вниз он отказался, аргументов не привёл, и вот теперь пытался не продрогнуть под холодными морскими брызгами.
Овечка поднялась к капитану Шему.
Бравый моряк стоял за штурвалом, сжимая в зубах трубку. Обветренное его лицо светилось добродушием и отвагой. Его сын сидел рядом на ящике и плёл сеть.
— О, Овечка! Иди сюда, малышка, мы скоро уже прибудем, — пробасил Шем.
— Спасибо вам большое, капитан.
— Пустяки, — махнул он рукой. — Мне всё равно туда. Жаль, что так получилось с нашей идеей, хорошая была, но дом ваш жальче, конечно. Это же надо было такому несчастью случится!
Жем подвинулся, и Чёрная Овечка села рядом. Она вплетала в косичку медный колокольчик.
— Куда вы потом пойдёте-то, ребятня? — спросил капитан.
— Думаем через Ньёржик, до города Сиалий. У нас там тётя живёт, — соврала Овечка. Она совсем не хотела распространяться про Крылатых.
— Понятно, понятно. Если выйдете из Гальчика сейчас, то к ночи будете у Ньёржика. Там и оставайтесь до завтра, на праздник Красной Метели, они там хорошо празднуют, а вы хоть повеселитесь, а то твой брат совсем нос повесил.
— Он очень любил свой дом.
Шем почесал косматую бороду.
— Да я что, не понимаю что ли? Я бы сам убивался, если бы что-то с “Чайкой” случилось… Но вы-то его друзья, семья, поддержите. Дом и новый построить можно, а такую сестру как ты он больше не найдёт.