Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Римские руины — дух и мрамор, тихо дремлет вечность в монолите; здесь я, как усердный дикий варвар, выцарапал имя на иврите.

* * *

В убогом притворе, где тесно плечу и дряхлые дремлют скамейки, я Деве Марии поставил свечу — несчастнейшей в мире еврейке.

* * *

Из Рима видней (как теперь отовсюду, хоть жизнь моя там нелегка) тот

город, который я если забуду — отсохнет моя рука.

* * *

Я скроюсь в песках Иудейской пустыни на кладбище плоском, просторном и нищем и чувствовать стану костями пустыми, как ветер истории поверху свищет.

* * *

Вон тот когда-то пел как соловей, а этот был невинная овечка, а я и в прошлой жизни был еврей — отпетый наглый нищий из местечка.

* * *

Знаешь, поразительно близка мне почва эта с каменными стенами: мы, должно быть, помним эти камни нашими таинственными генами.

* * *

Я счастлив, что в посмертной вечной мгле, посмертном бытии непознаваемом, в навеки полюбившейся земле я стану бесполезным ископаемым.

Высокого безделья ремесло

меня от процветания спасло

Как пробка из шампанского — со свистом я вылетел в иное бытие, с упрямостью храня в пути тернистом шампанское дыхание свое.

* * *

Я живой и пока не готов умирать. Я свободу обрел. Надо путь избирать. А повсюду стоят, как большие гробы, типовые проекты удачной судьбы.

* * *

Я тем, что жив и пью вино, свою победу торжествую: я мыслил, следователь, но я существую.

* * *

В час важнейшего в жизни открытия мне открылось, гордыню гоня, что текущие в мире события превосходно текут без меня.

* * *

Время щиплет незримые струны, и звучу я, покуда не сгину, дни мелькают, как пятки фортуны, а с утра она дышит мне в спину.

* * *

За то и люблю я напитки густые, что, с гибельной вечностью в споре, набитые словом бутылки пустые кидаю в житейское море.

* * *

Я нужен был и близок людям разным, поскольку даром дружбы одарен, хотя своим устройством несуразным к изгнанию в себя приговорен.

* * *

Всегда у мысли есть ценитель, я всюду слышу много лет: вы — выдающийся мыслитель, но в

нашей кассе денег нет.

* * *

Решать я даже в детстве не мечтал задачи из житейского задачника, я книги с упоением читал, готовясь для карьеры неудачника.

* * *

Я в сортир когда иду среди ночи, то плетется мой Пегас по пятам, ибо дух, который веет, где хочет, посещает меня именно там.

* * *

Моя малейшая затея душе врага всегда была свежа, как печень Прометея глазам голодного орла.

* * *

Видно только с горних высей, видно только с облаков: даже в мире мудрых мыслей бродит уйма мудаков.

* * *

В этой мутной с просветами темени, непостижной душе и уму, я герой, но не нашего времени, а какого — уже не пойму.

* * *

Я живу, в суете мельтеша, а за этими корчами спешки изнутри наблюдает душа, не скрывая обидной усмешки.

* * *

Я пристегнут цепью и замком к речи, мне с рождения родной: я владею русским языком менее, чем он владеет мной.

* * *

С утра нужна щепотка слов, пощекотавших ум и слух, чтоб ожил чуткий кайфолов, согрелся жить мой грустный дух.

* * *

Ум так же упростить себя бессилен, как воля перед фатумом слаба, чем больше в голове у нас извилин, тем более извилиста судьба.

* * *

Очень много во мне плебейства, я ругаюсь нехорошо, и меня не зовут в семейства, куда сам бы я хер пошел.

* * *

Что в жизни вреднее тоски и печали? За многое множество прожитых дней немало печальников мы повстречали — они отравлялись печалью своей.

* * *

Мы бестрепетно выносим на свет и выплескиваем в зрительный зал то, что Бог нам сообщил как секрет, но кому не говорить — не сказал.

* * *

Каждый, в ком играет Божья искра, ясно различим издалека, и когда игра не бескорыстна, очень ей цена невелика.

* * *

Добру и злу внимая равнодушно, и в жертвах побывал я, и в героях, обоим поперек и непослушно я жил и натерпелся от обоих.