Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Болит, свербит моя душа, сменяя страсти воздержанием; невинность формой хороша, а грех прекрасен содержанием.

* * *

Женившись, мы ничуть не губим себя для радостей земных, и мы жену тем больше любим, чем больше любим дам иных.

* * *

Я прошел и закончил достаточно школ, но, переча солидным годам, за случайный и краткий

азарта укол я по-прежнему много отдам.

* * *

По-моему, Господь весьма жесток и вовсе не со всеми всеблагой: порядочности крохотный росток во мне он растоптал моей ногой.

* * *

Женщину глазами провожая, вертим головой мы неслучайно: в женщине, когда она чужая, некая загадка есть и тайна.

* * *

В сезонных циклах я всегда ценил игру из соблюдения: зима — для пьянства и труда, а лето — для грехопадения.

* * *

Что я смолоду делал в России? Я запнусь и ответа на дам, ибо много и лет, и усилий положил на покладистых дам.

* * *

Живое чувство, искры спора, игры шальные ощущения… Любовь — продленье разговора иными средствами общения.

* * *

Я устал. Надоели дети, бабы, водка и пироги. Что же держит меня на свете? Чувство юмора и долги.

* * *

Но чья она, первейшая вина, что жить мы не умеем без вина? Того, кто виноградник сочинил и ягоду блаженством начинил.

* * *

Мужчина должен жить, не суетясь, а мудрому предавшись разгильдяйству, чтоб женщина, с работы возвратясь, спокойно отдыхала по хозяйству.

* * *

С неуклонностью упрямой все на свете своевременно; чем невинней дружба с дамой, тем быстрей она беременна.

* * *

В мечтах отныне стать серьезней, коплю серьезность я с утра, печально видя ночью поздней, что где-то есть во мне дыра.

* * *

Когда роман излишне длителен, то удручающе типичен, роман быть должен упоителен и безупречно лаконичен.

* * *

Соблазнов я ничуть не избегал, был страстью обуян периодически и в пламени любви изнемогал все время то душевно, то физически.

* * *

Не первопроходец и не пионер, пути не нашел я из круга, по жизни вели меня разум

и хер, а также душа, их подруга.

* * *

Я знаю, куда сквозь пространство несусь на тугих парусах, а сбоку луна сладострастно лежит на спине в небесах.

* * *

Есть женщины осеннего шитья: они, пройдя свой жизненный экватор, в постели то слезливы, как дитя, то яростны, как римский гладиатор.

* * *

Непоспешно и благообразно совершая земные труды, я аскет, если нету соблазна, и пощусь от еды до еды.

* * *

Думая о бурной жизни личной, трогаю былое взглядом праздным: все, кого любил я, так различны, что, наверно, сам бывал я разным.

* * *

Мы гуляем, поем и пляшем от рожденья до самой смерти, и грешнее ангелов падших — лишь раскаявшиеся черти.

* * *

Меняя в весе и калибре, нас охлаждает жизни стужа, и погрузневшая колибри свирепо каркает на мужа.

* * *

В очень важном и постыдном повинны, так боимся мы себя обокрасть, что все время и во всем половинны: полуправда, полуриск, полустрасть.

* * *

Я давно для себя разрешил ту проблему, что ставит нам Бог: не жалею, что мог и грешил, а жалею того, кто не мог.

* * *

Азартная мальчишеская резвость кипит во мне, соблазнами дразня; похоже, что рассудочная трезвость осталась в крайней плоти у меня.

* * *

Предпочитая быть романтиком во время тягостных решений, всегда завязывал я бантиком концы любовных отношений.

* * *

Спалив дотла последний порох, я шлю свой пламенный привет всем дамам, в комнатах которых гасил я свет.

* * *

Я мыслю и порочно, и греховно, однако повторяю вновь и вновь: еда ничуть не менее духовна, чем пьянство, вдохновенье и любовь.

* * *

Люблю вино и нежных женщин, и только смерть меня остудит; одним евреем станет меньше, одной легендой больше будет.

* * *

Если я перед Богом не струшу, то скажу ему: глупое дело — осуждать мою светлую душу за блудливость истлевшего тела.