Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Хоть я свои недуги не лечу, однако, зная многих докторов, я изредка к приятелю-врачу хожу, когда бедняга нездоров.

* * *

То истомясь печалью личной, то от погибели в вершке весь век по жизни горемычной мечусь, как мышь в ночном горшке.

* * *

Стал тесен этот утлый водоем, везде резвятся стаи лягушат, и даже

в одиночестве моем какие-то знакомые кишат.

* * *

У тех, кто в усердии рьяном по жизни летит оголтело, душа порастает бурьяном гораздо скорее, чем тело.

* * *

Я курю возле рюмки моей, а по миру сочится с экранов соловьиное пение змей и тигриные рыки баранов.

* * *

Мой восторг от жизни обоснован, Бог весьма украсил жизнь мою: я, по счастью, так необразован, что все время что-то узнаю.

* * *

Давно живу как рак-отшельник и в том не вижу упущения, душе стал тягостен ошейник пустопорожнего общения.

* * *

Когда среди людей мне одиноко, я думаю, уставясь в пустоту: а видит ли всевидящее око бессилие свое и слепоту?

* * *

Быстрей мне сгинуть и пропасть, чем воспалят мой дух никчемный наживы пламенная страсть и накопленья зуд экземный.

* * *

В эпоху той поры волшебной, когда дышал еще легко, для всех в моей груди душевной имелось птичье молоко.

* * *

Сбыл гостя. Жизнь опять моя. Слегка душа очнулась в теле. Но чувство странное, что я — башмак, который не надели.

* * *

Поскольку я большой философ, то жизнь открыла мне сама, что глупость — самый лучший способ употребления ума.

* * *

Когда мне тускло, скучно, душно и жизнь истерлась, как пословица, к себе гостей зову радушно, и много хуже мне становится.

* * *

На нас во всей своей весомости ползет, неся опустошения, болезнь душевной насекомости и насекомого кишения.

* * *

Верю людям, забыв и не думая, что жестоко похмелье наивности, что себя в это время угрюмое я люблю без обычной взаимности.

* * *

Время облегчает бытие, дух у нас устроен эластично: чувство

одиночества мое сделалось безоблачно привычно.

* * *

Поневоле сочится слеза на согретую за ночь кровать: только-только закроешь глаза, как уже их пора открывать.

* * *

С утра неуютно живется сове, прохожие злят и проезжие, а затхлость такая в ее голове, что мысли ужасно несвежие.

* * *

Когда бы рано я вставал, душа не ныла бы, как рана, что много больше успевал бы сделать я, вставая рано.

* * *

С утра суется в мысли дребедень о жизни, озаренной невезением, с утра мы друг на друга — я и день — взираем со взаимным омерзением.

* * *

И снова утро. Злой и заспанный, я кофе нехотя лакаю, заботы взваливаю за спину и жить покорно привыкаю.

* * *

За все на свете я в ответе, и гордо флаг по ветру реет, удача мне все время светит, и только жалко, что не греет.

* * *

Несчастным не был я нисколько, легко сказать могу теперь уж я, что если я страдал, то только от оптимизма и безденежья.

* * *

Мы радуемся или стонем и тем судьбу отчасти правим: смеясь, мы прошлое хороним, а плача — будущее травим.

* * *

Гудит стиральная машина, на полках книги в тон обоям, у телевизора — мужчина, мечтавший в детстве стать ковбоем.

* * *

На убогом и ветхом диванчике я валяюсь, бездумен и тих, в голове у меня одуванчики, но эпоха не дует на них.

* * *

Никем нигде не состою, не числюсь и не посещаю, друзей напитками пою, подруг — собою угощаю.

* * *

Я часто спорю, ярый нрав и вздорность не тая, и часто в споре я не прав, а чаще — прав не я.

* * *

Поскольку я жил не эпически и брюки недаром носил, всегда не хватало хронически мне времени, денег и сил.

* * *

Себя от себя я усердно лечу, живя не спеша и достойно, я бегаю медленно, тихо кричу и гневаюсь очень спокойно.